Антон Грановский - Гончие смерти
И вдруг все кончилось. Лесана, Глеб, Хлопуша и Рамон сидели на траве, голые, мокрые, бледные, дрожащие от холода и растерянно озирались по сторонам.
– Что… – пробормотала Лесана, но голос ее сорвался, – что… с нами?
Еще до того как Глеб ответил, она все поняла. В стороне от них, в нескольких шагах от затухающего костерка, лежали три неподвижных тела. Тела эти были полностью одеты, а там, где полагалось быть лицам, виднелись уродливые, покрытые каплями крови пустые места.
– Мы стали… ими! – в ужасе выкрикнул Глеб. – Мы превратились в этих тварей.
Лесана, прикрыв рукою голую грудь, поднялась на ноги и неуверенно шагнула к костру, возле которого сидело закутанное в одеяло тело Рамона.
– Ноги будто костяные… – прошептала она и сделала еще шаг. Этот шаг дался ей легче.
Глеб взглянул на свое правое предплечье. На нем виднелись пять красноватых шрамов.
– Нас скопировали, – пробормотал он, не веря тому, что говорит. – Нас с вами…
– Первоход! – окликнул его Хлопуша, в ужасе уставившись на свои руки.
Глеб проследил за взглядом здоровяка, и лицо его вытянулось от изумления. Руки Хлопуши залоснились, задрожали и стали медленно оплывать.
– Я таю, Глеб! – испуганно воскликнул Хлопуша. – Таю, как масло на сковороде!
Лесана попробовала сделать еще шаг, и нога ее с отвратительным чавканьем оторвалась от земли. От босой стопы к земле протянулись клейкие ниточки.
– Это все не по-настоящему… – задыхаясь от ужаса, пробормотала Лесана. – Я не могу растаять!
Она взглянула на Глеба, и глаза ее вылезли из орбит. Лицо Глеба стало таять и оплывать, как воск. Лесана вскинула руки и коснулась ладонями своих щек. Щеки были необычно мягкими и липкими.
Глеб, Лесана и Хлопуша, голые, перепуганные, стояли посреди поляны и с ужасом смотрели друг на друга. Рамон, такой же голый и бледный, сидел на траве и таращился на свои руки остекленелым от изумления взглядом.
– Первоход… – с мольбою в голосе проговорила Лесана. – Как это остановить?
Глеб поднял руку и посмотрел на свою ладонь. Оплывшие пальцы склеились и слились в одно целое, и рука стала похожа на страшную, влажную и липкую клешню.
– Волхв… – с ненавистью прошептал Глеб.
И вдруг какая-то странность привлекла его внимание. Несколько секунд Глеб хмурил оплывший и блестящий, как талый воск, лоб, а потом веки его дрогнули, и он быстро проговорил:
– Рамон! Ты по-прежнему спишь. Не знаю, как, но ты втянул нас в свой сон.
Толмач поднял на Глеба изумленный взгляд и прошептал:
– Этого не может быть… Я не сплю.
– Взгляни туда! – Глеб указал оплывающей рукой на костер.
Рамон взглянул. Прежнее тело Рамона все так же сидело у костра, и у него был вид спящего человека.
– Я не понимаю, Глеб. Почему ты решил, что я… – Толмач осекся и уставился на костер. Вернее, на то место, где прежде был костер, ибо теперь там красовалась великолепная мраморная чаша, и вместо языков костра из нее с тихим журчанием выпрыгивали струйки воды.
– Фонтан… – пробормотал Рамон. – Такой же, как в моем отчем доме…
– Ты по-прежнему спишь, Рамон! И ты должен проснуться!
– Пресвятая Дева… – в отчаянии пробормотал толмач. – Как? Как я это сделаю?
– Я не знаю.
Рамон стиснул зубы и тяжело поднялся на ноги. Затем, оторвав ногу от травы, сделал шаг вперед.
– Рамон, брат, сделай что-нибудь! – в отчаянии крикнул Хлопуша. Его левая рука, почти полностью растаявшая, срослась с телом, и теперь здоровяк напоминал огромную белую куколку.
Рамон не ответил. Он снова шагнул вперед. Мягкие ноги гнулись при каждом шаге. Пальцы на них оплыли и исчезли, оставшись белесыми кляксами на траве.
Рамон сделал еще шаг, потом нагнулся и поднял с земли кинжал Лесаны, который она обронила, когда началось превращение. Глеб хотел что-то сказать, но нижняя часть лица его, быстро оплыв, превратившись в огромную, мерцающую каплю, упала на траву.
Глеб покачнулся и стал падать, и в это мгновение Рамон, слегка отведя в сторону руку, сжимающую кинжал, с размаху вонзил клинок себе в живот.
* * *– А-а-ах! – выдохнул Рамон и вскинул голову.
В ту же секунду беглецы опустились на траву и оглядели друг друга.
– Слава Белобогу! – с облегчением проговорил Хлопуша. – Все-таки это был сон. Но, Хорс свидетель, никогда в жизни мне не было так страшно.
Глеб поднялся на ноги и повернулся к лесу.
– Паромщик! – зычно крикнул он. – Паромщик! Я знаю, что ты где-то рядом! Ты напугал нас до смерти, но мы не умерли!
– Умерли… – гулко и страшно пробежало по лесу эхо: – Умерли! Умерли! Умерли!
Хлопуша и Лесана вжали головы в плечи, но Глеб не опустил головы, а лишь холодно усмехнулся.
– Очень смешно! – крикнул он.
– Смешно! Смешно! Смешно! – глумливо отозвалось эхо.
– Если ты попадешься у меня на пути, я изрублю тебя на куски и скормлю падальщикам!
– Падальщикам… – отозвалось эхо. – Падальщикам! Падальщикам! Падальщикам!
Наконец, эхо умолкло. Несколько секунд в лесу царила полная тишина, а потом вдруг тишина эта взорвалась смехом, и смех этот, прокатившийся по лесу, как волна, был столь жутким, что спина у Глеба под рубахой взмокла от холодного пота.
А в следующую секунду странники увидели на краю поляны одинокую фигуру.
10
По кронам деревьев пробежал протяжный шорох. Глеб вытянул из ножен меч и замер, глядя на плывущую к ним навстречу фигуру.
Приближаясь, она беспрестанно меняла форму и вид – то становилась белой, как гипсовая статуя, то черной и блестящей, как шлифованный гранит, то превращалась в горящий куст, то в крылатого ангела.
– Боже! – изумленно прошептал Глеб, сжимая в пальцах кряж меча.
Зрелище было красивое и захватывающее. Неизвестно, что видели в очертаниях приближающейся фигуры Хлопуша, Лесана и Рамон, но и они смотрели на нее завороженными взглядами.
Наконец, фигура остановилась в трех саженях от костра, по ней пробежала перламутровая волна, а потом фигура замерла и обрела, наконец, четкие очертания. Седобородый старец с посохом в руке, закутанный в светлую хламиду, стоял и насмешливо глядел на странников.
Глеб сбросил оцепенение, ринулся вперед и молниеносно рубанул волхва мечом. Клинок пронесся сквозь фигуру волхва, как сквозь облако, не причинив ей никакого вреда.
– Отражение! – выдохнул за спиной у Глеба Хлопуша. – Глеб, этот гад ненастоящий!
Глеб оглядел ближайшие деревья и громко крикнул:
– Где ты прячешься, паромщик? Выйди, покажись!
Фигура, стоявшая перед Глебом, подернулась рябью, но тут же снова восстановилась.
– Зачем же так кричать? – услышали странники сипловатый голос волхва. – Я стою перед тобой и прекрасно тебя слышу.