Дмитрий Емец - У входа нет выхода
Рина нетерпеливо крутит колесико бинокля. В окуляр прыгает трава, лезут ветки. Наконец попадает оскаленная морда гиелы. Толстый берсерк бьет ее током.
– Ишь, брухо наел! Чтоб тебя! – говорит Суповна и густо плюет с крыльца. Она так и говорит: «брухо». Толстый ли, худой – ей всякий берсерк плох.
Неожиданно наверху затряслась рама. В осколках стекла спрыгнул Сашка, вскочил и, прихрамывая, понесся через парк. Рина смотрела на него с удивлением.
Пробежав метров тридцать, Сашка обернулся и крикнул одно слово:
– …авр!
Рина запоздало поняла, на кого шипела гиела. Гавр, вечно голодный, долговязый, скучающий, сбегал из сарая и шатался вокруг ШНыра, жалобно поскуливая. Не понимал, что не пускает его к Рине – неисчерпаемому источнику нежности, дохлых кошек и куриных костей – всему, что олицетворяло для зверушки рай. Рина сунула бинокль мимо руки Суповны. Помчалась. На нее несся парк – размахивая ветвями, выскакивая деревьями.
– Куда, дурища? Топор в голову захотела? – кинула ей вслед Суповна.
Забор Сашка и Рина перемахнули одновременно. Две гиелы были в воздухе, одна на земле. Морды у всех повернуты в одну сторону – чего-то высматривают. А потом Рина увидела Гавра. Он высунулся из кустарника и издал резкий, зовущий звук, напоминавший скрежет ржавой двери. Сорвался и неуклюже, как сбитый ветром мокрый лист, перепорхнул метров на пятьдесят. И снова заскрипела ржавая дверь – Гавр окликал непонятных крылатых существ, будивших в нем противоречивые чувства.
Молодой берсерк вскинул шнеппер. Прицелился в Гавра. Рина одеревенела. Крик замерз в ней. Бритый берсерк толкнул молодого в плечо, мотнул головой. Тот неохотно опустил шнеппер. Рина поняла, что причина не в жалости. Гиела скроена прочно. Уложить ее из шнеппера одним выстрелом практически нереально. Куда вероятнее, что раненый Гавр с истошными воплями забьется в кустарник, где его не взять.
Гавр любознательно продолжал приближаться к странным и одновременно таким привлекательным зверям. Гиелы задирали морды, брызгали непереваренной пищей.
Бритый берсерк приподнял локоть и ладонью, почти не двигая рукой, развернул на колене топор.
– Гавр! – завопила Рина. – Гавр! Ко мне!
Гиеленок не послушался. Взрослые гиелы оказались интереснее Рины. Молодой берсерк нетерпеливо пальнул через плечо из шнеппера. В ответ Сашка схватил с земли камень и, усилив бросок львом, метнул. Камень врезался в сосну. Берсерк оглянулся на отбитый кусок коры и привычно зачерпнул ладонью топор.
От главных ворот, топая ножищами, неслись Макс и Ул. Выручать. У каждого в руках по тяжелому арбалету. Куда там шнепперы – такой просадит насквозь и всадника, и гиелу. Берсерки, оценив опасность, подняли гиел в воздух.
Бритый ведьмарь крикнул, возвращая напарника, метнувшегося к Сашке с топориком. Гавр обиженно заскрипел с земли: огорчался, что так и не сумел познакомиться. Молодой берсерк услышал этот скрип. Он ударил свою гиелу разрядом и сверху бросил на Гавра. Гиела пикировала, готовя зубы. Удар лапами, терзающий укус в горло – и все будет кончено.
Гавр снова заверещал, разевая пасть. Как-то особенно, призывно. Та гиела, что была под толстым берсерком, ослушалась всадника и развернулась в воздухе, мгновенно подломив крыло. Рину поразила стремительность, с которой это было проделано. В следующую секунду щелкнувшие зубы распороли атакующей гиеле кожистое крыло. Толстый захрипел, замахал руками.
Первая гиела ошалела от такой наглости – это был крупный самец, а атаковала его средних размеров разъяренная самка.
Благородство не входит в комплекс добродетелей гиел. Самец с разодранным крылом зашипел, переключился на нового врага, и клубок из двух сцепившихся гиел, визжащих, брызжущих мочой и отрыгивающих съеденную утром рыбу, закувыркался по воздуху в сторону Копытово. Толстяк сорвался с седла. Жабой упал в лес.
Перепуганный Гавр, в которого едва не врезались дерущиеся гиелы, трусливо удрал в лес, переходя с бега на короткие перелетки. Во время перелеток продолжал нелепо шевелить лапами – пытался бежать и по воздуху.
Гиелы рвали друг друга. Вылетевший из седла ведьмарь, хромая, подбежал к ним и, крича, несколько раз ударил топором свою взбунтовавшуюся гиелу. Потом повернулся, оглянулся и, пригнувшись, нырнул в лес. Выпущенный Улом болт вонзился в березу. Самец гиелы улетел, унося с собой всадника.
А Гавр все скрежетал в чаще. К Рине подбежал Сашка. Из его рук высыпались камни.
– Чего было-то? С какой радости они подрались? – спросил он с недоумением.
– Первая гиела хотела убить гиеленка. Другая его защитила! – ответила Рина.
– Почему?
– Не знаю.
– А я знаю. Наверное, это была его мать, – не задумываясь, брякнул Сашка.
Рина подбежала к гиеле, которую берсерк ударил топором. Она была еще теплой, но уже не двигалась. Рядом с опущенным арбалетом стоял Ул.
Из леса высунулась морда Гавра. Он подошел и, скуля, стал обнюхивать кровоточащие раны на шее у мертвой гиелы. Рина обняла его.
– Теперь ты сирота! – сказала она Гавру.
Он положил морду ей на колено.
* * *Следующие три дня были худшими в истории ШНыра. В понедельник Кавалерия целый день не выходила из кабинета, а вечером оседлала Цезаря и улетела. Весь вторник по ШНыру ходили противоречивые слухи. Вовчик уверял, что на днях всех их разошлют по домам. Гоша, одетый в маечку «Сгинь по-хорошему!», спорил, что спешки нет, закладки они могут брать, и ШНыр просуществует еще долго, поскольку осенний набор состоялся и до следующего года пчелы все равно никуда бы не вылетали.
Витяра крутился у улья, пытаясь заглянуть внутрь, но пчелы его прогоняли.
– От ты, Дуся! Да что ж вы! Я ж тока посмотреть хочу! – жалобно повторял он.
Платоша бродил пасмурный, раздражался по всякому ерундовому поводу. Глаза в синих ободах запали еще глубже. Окса ходила с красными глазами, но при любом намеке начинала орать, что это аллергия.
Пчелы, оставшиеся без матки, вели себя беспокойно. Сбившись в рой, слепо летали по парку, ударялись во влажные стволы. Оглушенный рой распадался и вновь собирался. Даже те пчелы, что нашли своих шныров, ползали по стеклу как ослепшие. Кружились на одном месте, жалили друг друга. Некоторые ухитрялись падать в тарелки, вяло барахтались. Ложками их вытаскивали на стол. Они чистили крылья.
Ночами над ШНыром плескали зарницы. Беззвучно били в горизонт, щупали землю. В воздухе висело ощущение дождя. Влажный туман лип к земле, скапливался в лощинах. Плохо, тревожно.
Но и это еще не все. В среду погиб один из средних шныров – Игорь. Рина и Сашка знали его мало. Он был замкнутый и молчаливый, внешне ничем не примечательный. Лет восемнадцати. Худой, нескладный, узкоплечий. Чистил пегов в конюшне, не увиливал ни от какой работы, любил одиночество, много гулял в парке. С товарищами был приветлив, но ни с кем особенно не сходился.
