Ольга Ильина - Особенные. Элька-4
— Эля.
— Нет, не подходи, пожалуйста. Стой там, где стоишь, — отскочила я на полметра и выставила руку, защищаясь.
У меня дрожали руки, голос, нервы были на пределе, потому что сейчас, с ним, я вдруг заново начала переживать все это, выплескивать свою давнюю, давно запрятанную где-то глубоко-глубоко боль.
— Я не представляла, как смогу жить без тебя, я не хотела жить без тебя, и ненавидела себя за эту слабость.
— Пожалуйста, перестань, — простонал он и бросился ко мне, обнял, хотел заглушить все дальнейшие слова поцелуями, но разве может маленькая плотина остановить бушующий поток реки? Не может, вот и я больше не могла поддаваться, возвращаться назад, верить, что если не замечать проблемы, она исчезнет. Поэтому я не ответила на его поцелуй, поэтому просто стояла и только слезы, эти глупые, и так не кстати слезы, катились по щекам.
— Ты ведь никогда меня не простишь? — выдохнул он мне в губы. И эти слова, словно ток, ударили по нервам.
— Я давно простила тебя, но.
Я вздохнула и все же решила продолжить:
— Я знаю себя, знаю, что не смогла бы жить так, бояться, все время бояться, что, однажды проснувшись, снова останусь одна, со всей этой болью.
— Я бы мог поклясться, что никогда больше так не поступлю.
— Мог бы, и я бы поверила тебе, но все дело в том… я люблю тебя, Егор.
От этих простых и сложных слов его глаза загорелись, а я запретила себе эту слабость, все прекратить, промолчать, потому что как бы плохо и тоскливо мне не было, я не могу больше давать ему надежду. Ради себя, и ради него тоже я должна продолжить. И я продолжила:
— Я люблю тебя, Егор, но я не влюблена в тебя больше, прости.
Жестокие, режущие слух и душу слова, но от моего желания, от моего сожаления они не станут обманом. И как же тяжело видеть, как медленно гаснет свет, как умирает любовь, и рождается гнев.
— Ты лжешь, — неожиданно рявкнул он и схватил меня за плечи. — Почему ты лжешь?
— Я не лгу, Егор, пожалуйста, пожалуйста, отпусти, мне больно.
— Больно? Тебе больно? Ты только что разбила мне сердце и жалуешься на боль?
— Перестань. Этот пафос тебе не идет, — начала и я злиться. — Ты сам просил, ты сам хотел поговорить начистоту, так имей мужество принять мою правду.
— Не смей, не смей говорить мне о мужестве. Я притащился ради тебя в это гребаное место, я ломал себя раз за разом…
— Я не просила, — прокричала я ему в лицо. — И мне тоже больно… было тогда, когда ты оставил меня умирать с разбитым сердцем, когда выдернул из меня все внутренности, и я истекала кровью. Да, тогда я истекала кровью в прямом смысле этого слова, но я нашла способ залечить свои раны, я нашла кого-то…
Он резко вскинул голову.
— Так это месть?
— Нет! Как ты можешь так думать? Ну, пожалуйста, пойми меня.
— Что понять? Что ты променяла меня на моего брата?
— Дело не в нем. Я… мои чувства ушли. Осталась грусть, печаль, сожаление, что все так закончилось.
— А с ним началось? Только вот что я тебе скажу: ты веришь, что он хороший, что лучше меня, но он не такой, он совсем не такой. Он тебя погубит.
«Нет, Егор, не он. Ты», — хотела сказать я, но вместо этого прошептала:
— Прости.
А он обжег злостью.
— Ты… пожалеешь. Слышишь? Я не дам тебе быть счастливой.
— Если не с тобой, то ни с кем? — выкрикнула я. — Мы и до этого с тобой дошли?
— Ты не знаешь, до чего может дойти темный. Ты не знаешь, до чего могу дойти я, — прошипел он в ответ.
— И что, теперь только ненависть? Я думала, ты повзрослел.
Я отшатнулась, когда он замахнулся, закрыла лицо руками, чтобы не видеть, не видеть его больше. Но он сам избавил меня от этой необходимости, пролетел мимо, распахнул дверь и все же остановился, чтобы сказать свое последнее слово:
— Я никогда и никого так не любил, и я никого еще так не ненавидел. Ненависть темных обжигает, очень скоро ты сгоришь в этом пламени. Я тебе обещаю, ты пожалеешь.
Вот и все. Он ушел, громко хлопнув дверью, а я обняла себя за плечи, надеясь унять эту жуткую, холодную, пробирающую до костей дрожь. Меня не покидало чувство, что я совершила ошибку, непоправимую ошибку. Не в том, что сказала, а в том, что не смогла сказать правильно, вот только знать бы, как сказать правильно другому человеку, что мы никогда не будем вместе, что его надежды и ожидания напрасны. Как сказать, что любовь умерла? Как не получить заклятого врага? Знаю, темные умеют ненавидеть также неистово, как и любить, я знаю его. Если он сказал, что я пожалею, значит, найдет способ сделать это. Я сполна прочувствовала его боль, гнев, неприятие, и все же… стало легче. Я никогда не смогу освободиться от него окончательно, но теперь… не буду больше оглядываться назад, в свое прошлое, в наше общее прошлое и ощущать ту невыносимую боль, что иногда разъедала, как кислота, нас обоих. Надеюсь, когда-нибудь он смирится, когда-нибудь поймет и простит меня, и то, что в его словах: «Ты пожалеешь» не будет последствия в виде удара кинжалом в мое сердце.
А позже, в тишине ванной комнаты я оплакивала свою ушедшую любовь, мечты, надежды, то, что причинила боль, просто посвятила этот вечер прошлому, чтобы завтра встретить новый день не с тяжестью в душе, а с улыбкой на лице. Впервые, за долгое время, заняться учебой, закончить изучать коллекцию Ильи Захаровича для его выставки, найти, наконец, того подлого отравителя, окунуться в простую студенческую жизнь, стать обычной, без этих постоянных душевных терзаний.
Глава 16
Минус один
Утром я не пошла на тренировку вполне сознательно. Крыс объявился, а нам нужно очень многое обсудить. Его очень взволновала вся эта история с Данилевичами, а в особенности ее последствия.
— Знаешь, Элька, в Совете черте что творится. Все друг друга обвиняют. Вампиры и светлые темных, те в свою очередь инкубов, хранители всех подряд. Помнишь ту убитую феечку?
— Еще бы, такое разве забудешь.
— Вот-вот. И оборотни со светлыми что-то не поделили, одни демоны хранят безмятежное молчание.
— Видимо, они еще не успели найти их слабое место, — почти машинально проговорила я и застыла от осознания, что именно сказала. — Крыс, а ведь и у демонов есть слабое место.
— Не нравится мне все это, Элечка. Ох, как же хочется быть там с тобой.
— Мне тоже хочется, — вздохнула я. — Знаешь, не спроста все это. Кто-то умелой рукой, как кукловод, меняет и подталкивает события.
— Не в нашу пользу, — также как и я, вздохнул хвостатый.
А я, чтобы хоть как-то отвлечься от унылых мыслей, спросила:
— А как там Ева?
— Хорошо, вчера этот большой инквизитор весь вечер у нас торчал.
