Время ушельцев (СИ) - Филимонов Сергей "протоиерей"

— Ага, — горько усмехнулся Митрандир. — Как в некоторых семьях: две курицы в кастрюле, две машины в гараже, две кровати в разных комнатах, и чтоб никаких детей.

— Вот-вот. Фраза, если не ошибаюсь, принадлежит американскому президенту Рузвельту. Кстати, ты знаешь, какую часть населения Земли составляют американцы? — неожиданно спросил Фаланд и сам же себе ответил: — Одну двадцатую. А потребляют пятнадцать процентов мировых ресурсов. Казалось бы, что плохого в том, что люди живут хорошо?

Митрандир молчал. В его мозгу вертелась какая-то мысль, но он не мог ее пока сформулировать.

— А ты подумай-ка, что будет, если по тому же пути захотят пойти не пять процентов, а тридцать пять, — предложил Фаланд. — И при том же уровне потребления. Пятнадцать умножить на семь — сколько будет? Сто пять, верно ведь?

— Ого!

— Ну да. Два с небольшим миллиарда устроятся, а остальные четыре останутся ни с чем. Но это опять-таки проблема решаемая. Чтоб всем было хорошо, надо где-то откопать еще две Земли. Ну, скажем, провести рекламную кампанию на Марсе и Венере. Кто его знает, — хитро усмехнулся маг, — вдруг марсианам тоже захочется поучаствовать в пирамиде потребления?

— Как награ… — медленно произнес Митрандир.

— Да, как награ. Разница только количественная: те хапают вещи, а эти — миры.

Но есть и другие — живые и чистые родники, источающие Каладроссэ. Я знал монаха. У него не было никакого имущества, одна ряса, да и та заплатанная, но он поступал везде и всюду так, как поступил бы Христос — и он был Хранителем.

Я знал женщину. Она была неверующей. Просто никогда не задумывалась над этим. Но она любила, была любима и подарила миру четверых детей — и она была Хранителем.

Я знал… Да, я знал многих. Имена одних известны всему вашему миру, другие и жили, и умерли в безвестности. Но пока жив хоть один из них — мир живет и жить будет. На этом он стоит, и иначе невозможно. Аминь.

— Помнишь, Митрандир, как мы улетали из крепости, и за твоей спиной сидел человек оттуда? — раздался от двери голос неслышно вошедшего Тилиса. — Так вот: тот мир начал разрушаться сразу же, как только мы вышли за его пределы, потому что это был последний Хранитель…

Возвращение

Они шли рука об руку по тьмутараканским улицам. Галадриэль прижимала к груди толстую книгу, а с правого предплечья Митрандира, прикрывая кисть, свисал длинный, подаренный в Альквэармине плащ.

Прохожие равнодушно скользили по ним взглядами. Для них картина была достаточно ясной: мужик ради праздника выволок на прогулку подружку-студенточку.

Вот только книга была не из тех, что можно встретить в институтской библиотеке. Да и разговор, если бы кто-то вздумал к нему прислушаться, шел далеко не студенческий.

— Вот уж не думал, что мне доведется попасть в добровольцы, — мрачно усмехался Митрандир. — Да еще без автомата.

Галадриэль непроизвольно глянула на свисающий с его правой руки плащ, под которым — она знала — скрывалась сабля. Та самая и все-таки немного другая: сутки назад этим клинком был убит враг.

— Когда я кончала институт, у нас многие в горячие точки набивались, — сказала она. И немного погодя задумчиво добавила:

— Ну вот. Сбылась дурацкая мечта. А что мы теперь делать будем?

— В смысле? — поинтересовался Митрандир.

— Как нам жить-то теперь дальше? Так и болтаться между там и тут?

— А, вот ты о чем, — понял Митрандир. — Да нет, почему же. Перевороты, они жизни не отменяют. Понимаешь? Я ведь об этом думал еще тогда, когда по госпиталям да санаториям валялся. Сначала — в Ташкенте, потом — в Москве, потом тут, неподалеку, долечивался. Ну и долечился. В двадцать шесть лет вторая группа пожизненно. Перегреваться нельзя, переохлаждаться нельзя, больше пяти килограммов поднимать нельзя, а пить можно только витамины. И еще это… на бульваре с пенсионерами в домино играть! — саркастически добавил он. — Ну скажи на милость: на хрена мне такая жизнь?

Митрандир горько усмехнулся.

— А тут мне еще квартиру дали, как инвалиду войны, — продолжил он. — Чего я там с друзьями да с подругами устраивал, это никаким пером описать невозможно. Только мелом и только на заборе. И вот году в восемьдесят восьмом забыл у меня кто-то книжку. «Хранителей» Толкиена. От не фига делать начал читать: как Фродо отца своего приемного провожал, как он потом с тем Кольцом сам уехал, как его назгул ранил… И вот, когда его раненого в Раздол несли, я все думал: откуда? Откуда Профессор это все знал? Ведь этого же нигде не вычитаешь, это только мы, военные, про себя знаем! Понимаешь?

Некоторое время Митрандир молчал, потом немного смущенно продолжил:

— Предисловие я, конечно, прочитал в самую последнюю очередь, там же написано, что он тоже на войне был. Нет, я еще выкарабкивался довольно долго, но тогда Профессор помог мне дышать. Начал я читать все подряд, лишь бы по теме. Как увижу что-нибудь про средневековье, так у меня сразу же и ушки топориком. И вот как-то на лотке купил я одну милую вещицу. Автора не помню. Называлось это безобразие так: «Мартин Хайдеггер и философская мысль древности».

— Что, даже и до этого дошло? — прыснула в кулак Галадриэль.

— Угу, — признался Митрандир. — Тягомотина редкостная. По жанру — мысли какого-то Рассякого о том, что думал Хайдеггер про то, что думал Платон, Протагор и еще Диоген его знает кто по поводу философии. Да, так вот этот Хайдеггер учил, что-де самое главное, что происходит в современности — это распространение не техники даже, а постава.

— То есть? — недоуменно произнесла Галадриэль.

— То есть сейчас никакая вещь не может быть просто так. Все должно быть поставлено. Ну, то есть, описано, изображено, приведено в систему, представлено, предоставлено…

— Кому предоставлено-то?

— А вот это и есть главный вопрос. Вообще он, Хайдеггер то есть, обожает безличные обороты, но, судя по намекам, все должно быть поставлено на службу человеку. Как в том анекдоте: и мы, товарищи, этого человека знаем.

Галадриэль заразительно расхохоталась.

— Только ерунда это все на постном масле, — усмехнулся Митрандир. — Я это понял вот только вчера, когда мы с Фаландом в Альквэармине беседовали. Человеку, да? — его глаза торжествующе сверкнули синим пламенем. — А хрен-то! Человек, ради которого как будто бы все, на самом деле тоже должен себя поставить! Чтобы успевать все больше, все полнее без остатка и себя, и вещи через себя предоставлять! А кому? Нет, ты посмотри вокруг себя!

Галадриэль непроизвольно оглянулась через плечо. Темнело, и за окнами квартир уже зажигались радужные экраны телевизоров. РТР, ОРТ, ТВ-6, местная телепрограмма, дециметры, спутниковые тарелки, кабельное телевидение… Все быстрее, все совершеннее, все полнее. Словно какой-то абсолютный бесконечно впитывающий взор, перед которым… да, перед которым все должно быть поставлено. Черная разверстая пасть. Вселенский Мальстрем, в чудовищную воронку которого падают люди, материки, планеты, звезды, галактики, миры…

— Тихо. Без паники, — Митрандир плотно стиснул ее руку у плеча. — Одна шайка потребителей свое уже получила. И с остальными то же самое будет, если вовремя не одумаются.

— Тот Хайдеггер в конце концов, знаешь, до чего договорился? — добавил он немного погодя. — «Бытие определяется ничто, ничто — бытием. Точно так же истина в своей бытийной сущности есть не-истина, то есть истина всегда соотносится со своей противоположностью — не-истиной — и предполагает ее». Как тебе этот пассаж? Совсем как в той хохме про двух богов: один — истинный, а другой — неистинный. И оба требуют жертвы. Ничего, да? А, кстати, мы вроде как уже пришли.

Он остановился перед подъездом и высвободил левую руку.

— Мне так страшно, — призналась Галадриэль. И немного спустя добавила:

— Я все боюсь, что ты уйдешь. Так не хочется тебя отпускать…

— Торопиться хорошо изредка, — медленно произнес Митрандир, глядя прямо в ее темные глаза. — А хочешь, мы с тобой поженимся? Ты знаешь, я ведь об этом думал еще тогда. Под крепостью…