Виктория Шавина - Дорога в небо
— Нет-нет, — возразил ему Хин. — Не потому, что я неуязвим — куда уж там. Потому, что Келеф не хочет моей смерти. — Твари призадумались, тогда Одезри добавил уверенней: — Он её не допустит. Есть другие способы ему помочь? Не устранять меня, а как-то иначе?
Фа вновь закрутил головой. Серая пушистая тварь показала язык: чёрный, узкий, похожий на волнообразно-изогнутый кинжал. Казалось, она готова была зашипеть по-змеиному.
— Лети, — напутствовал Ре. — Так говорил дракон.
Требовалось как следует поразмыслить, и Хин неожиданно обнаружил, что особенно легко ему думается над обрывом, если смотреть на обманчиво бескрайнее озеро. Он стоял там долго. Лятх точно угадал образ, к которому не раз возвращался правитель, а всему виной предание о всебесцветном драконе, когда-то рассказанное Келефом. Как Ре понял? Должно быть, он тоже умел читать мысли. А вот что хотел сказать — это труднее.
«Надо вспомнить, что именно говорил дракон, — думал Хин. — Лети… Полетишь, если поверишь себе. Но самомнение опасно».
Молодой весёлый голос окликнул его. Правитель оглянулся: знакомый юноша вёл за руку девочку лет четырёх. Та была опрятно одета, очень даже мила. В руках теребила какой-то свёрток из того же диковинного материала, каким весены обтягивали раздвижные панели в своих домах. Хин припомнил, что он назывался «бумага».
Юноша поклонился (девочка повторила за ним) и протянул Одезри корзинку, накрытую светлой тканью.
— Надеюсь, тебе всё придётся по вкусу, — радостно сказал он.
— Стоило ли беспокоиться?
— О! Стоило. Ты-то охотиться здесь не можешь: не отличишь предназначенных в жертву.
Хин хмыкнул и принял подарок:
— Что ж, спасибо.
— Сущий пустяк. Хозяин Биё в доме?
— В мастерской.
Юноша обрадовано улыбнулся:
— Мы ему не помешаем?
— Я не знаю, — честно признался Хин. — Загляните в пристройку.
Весен и девочка вновь поклонились, прежде чем последовать совету.
Им удалось выманить Келефа из сумрака заброшенной мастерской. Запасливый юноша расстелил на траве пёстрый платок, чтобы не испачкать одежду. Платье Сил'ан умело чиститься само, во всяком случае, травяной сини не боялось — так что Келеф с обычной, едва заметной неловкостью, опустился наземь шагах в полутора от людей.
Ветер доносил до Хина обрывки оживлённой беседы, но он старался к ним не прислушиваться и не смотреть в ту сторону. Однако взгляд его то и дело устремлялся к девочке, не принимавшей участия в разговоре. Вот она деловито развернула хрустящую обёртку, вытащила маленькую открытую коробочку и стопку квадратных пластинок с цифрами, таких небольших, что их можно было закрыть пальцем. Порыв ветра подхватил отброшенную бумагу, но Келеф поймал её прежде, чем она успела улететь далеко. Юноша ласково пожурил дочь. В том, что девочка — его дочь Хин уже не сомневался, хотя и не мог бы объяснить, как это понял.
Он видел, что отец не забывает о ней ни на мгновение. То оглянется и что-нибудь ей скажет, то просто улыбнётся, стоит ей заскучать, то возьмётся помогать укладывать цифры в коробочку, и уж конечно похвалит за успех. Келефа всё это, похоже, не раздражало — или он просто не показывал вида.
Сложная игрушка девочке вскоре надоела, но она сидела смирно, то украдкой поглядывая на Сил'ан, то ожидающе — на отца. Келеф о чём-то спросил юношу — долетело звонкое «зар-ы» — и разгладил бумагу на «коленях». Потом, не глядя, сложил её по диагонали и загнул выступавший кусок так, чтобы получился квадрат. Девочка тотчас заинтересовалась, Хин — тоже. Подумав, он решил, что может и подойти поближе: вряд ли при ребёнке стали бы вести важный личный разговор.
— …Что ты! — говорил юноша. — Я никогда его не видел. Но отец мне рассказывал.
— А он видел? — пальцы Келефа продолжали складывать хрустящую бумагу.
— Да, конечно. Он поздно женился, так что не смотри на мой возраст. Отцу сорок девять, значит тогда было, — юноша на миг задумался, — восемнадцать. Видишь ли, дружнее всего кес-Альвеомир был не с моим отцом, а с дедом. Как раз в том году дед погиб: ёрвень[41] заломал.
— Вот как, — спокойно отметил Сил'ан. — Альвеомир был с ним на той охоте?
Юноша задумался, припоминая:
— Нет, — сказал он, наконец, и тряхнул головой: — Нет, что ты! Если б был, разве б с дедом что случилось?
— Но ты говорил, они обычно охотились вместе, — напомнил Келеф.
— Обычно, — подчеркнул юноша. — Деду нужно было кормить семью. Не мог же он право…
— Но Альвеомир знал, куда он отправился?
Юноша сделал недоумённый жест:
— Это лучше у отца спросить, хотя и он может не знать. Но о смерти кес точно узнал от нас. От прадеда или отца — меня тогда, конечно, ещё на свете не было.
— Как отреагировал?
— Не знаю. Должно быть, спокойно. Отец говорит, он никогда не расстраивался: лицо у него всегда оставалось неподвижным, разве только улыбнуться мог.
— Твой отец плохо его понимал, — заключил Келеф. Он закончил складывать бумагу, и на его ладони теперь сидела белая птица. Сил'ан протянул её девочке.
Малышка просияла, но не забыла вежливо поклониться и в ответ подала коробочку. Тогда Келеф впервые удостоил её внимательным взглядом.
— Она тоже хочет сделать подарок, — объяснил юноша.
— Хм, — отозвался Сил'ан. Ребёнок всё не опускал руку с игрушкой, и Келефу пришлось взять её. — Значит, с того разговора вы его больше и не видели? — спросил он у юноши.
— Да, хозяин Биё.
Взгляд Сил'ан ненадолго потускнел:
— Спасибо, Эр-Ке.
Остаток дня Келефа изводила тоска, и как он ни пытался её прогнать, ничего не получалось. Дурные мысли не оставляли, даже когда он смотрел на фигуру человека у обрыва: в его осанке читались спокойная уверенность и вдохновение — а это ни что иное, как стремление ввысь. Но именно из-за того красивого, что в нём было, его ожидали поражение и гибель, одна или другая: души или тела. Неминуемо.
Словно дразня крылатых и судьбу, Хин устроил себе постель на пологом скате крыши. Закинул руки за голову, глядя на разгорающиеся звёзды. До него долетали утихающее пение птиц, шум листвы, аромат хвои, цветов и воды. От холодного ночного ветра спасала меховая шкура, и в любом случае правитель сейчас ни за что не спустился бы в пыльную душную комнату.
Прилетели твари, уселись на гребне, зловеще заухали. Из леса донёсся ответ их собратьев. Хин уже начал задрёмывать, когда что-то прошуршало справа. Твари тотчас прекратили вопить, снялись с места и растаяли в темноте. Одезри ждал оклика или каких-нибудь слов — тишина, тогда он повернулся на правый бок. Мягко горящие оранжевые глаза оказались совсем рядом, чужое дыхание коснулось кожи, и Хину вдруг стало жарко, с него мигом слетел всякий сон.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, почему-то шёпотом.
— Ты ведь понимаешь, что сказал стихами?
Одезри справился с собой:
— Надеюсь, — ответил он. — Я знаю, что хотел сказать, но слова тут беспомощны. Если говорить о движениях, например, шагах, ударах или событиях, таких как бунт — тут я знаю, ты меня поймёшь. А я пытался объяснить то, что нельзя показать на примере. Напрямую никак не получалось. Всё, что у нас общего — понимание дружбы. Попробовал бы я упомянуть «привязанность», и кто его знает, что встало бы у тебя перед глазами. Как с той же «любовью» — люди воспевают это чувство, а вы боитесь пуще огня. Ваше «элеину» — тяжёлая болезнь, безумие, угасание личности.
— И ты нашёл выход.
— Надеюсь, — повторил Хин и улыбнулся. — Я решил, что здесь ты всё-таки отыщешь пример. Там целый рассказ, и меня он не оставил равнодушным. Может быть, соотнесёшь историю с моими интонациями, — он усомнился, стоит ли продолжать: — Я не люблю тебя, но не могу забыть. Когда я один, то словно бреду против течения быстрой реки. Непонятно зачем и неясно куда.
Келеф коротко вздохнул. Хин приподнялся на локте.
— Можно я тебя поцелую?
Яркие глаза не погасли, но пауза длилась так долго, что сердце человека тревожно забилось.
— Не порежься о зубы, — медленно выговорил Сил'ан.
Хин выбрался из тепла шкуры, и осторожно наклонился, удерживая вес на руках. Он так отчаянно волновался, что и не замечал этого, только голова слегка кружилась.
— Лучше оттолкни, но не обманывай, — попросил он, некстати вспомнив слова Нэрэи о фантазиях, неотличимых от яви.
— Хорошо.
Прохладная кожа чужих перчаток легко коснулась его спины, пальцы изучали рисунок шрамов. Нежные губы едва ощутимо ответили на поцелуй.
Утро началось с незнакомой музыки. «Рояль?» — озадачился Хин. Не то чтобы было совсем похоже — глуше, мягче —, но инструмента, которому звучание подошло бы больше, Одезри не знал. Усмирив любопытство, он прежде искупался, проделал упражнения, пожевал терпких веточек и почистил одежду, только потом вернулся к дому. Келеф — правитель не сомневался, что это он — всё играл. Хин пошёл на звук по пыльному коридору. Доски скрипели под ногами. Одезри отворил дверь в правой стене рядом с лестницей, шагнуть на которую было попросту страшно.
