Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…
Сад руин. Романтический изыск, трижды наряженный в древние одеяния: первый раз архитектором, второй — самим временем. Третий — владельцем. Мало кто из наших смертных гостей догадывается, что перед ним лабиринт. Хорхе Луис, когда его привезли сюда в большой тайне, понял — на то он и давний слепец. Возможно, уловил различие в запахах, составивших карту местности. Или сказалась опытность творца всяких и всяческих бумажных дворцов Минотавра. Но, скорее всего, путеводной нитью послужило лёгкое напряжение руки Хьярварда, который направлял Великого Библиотекаря к центру композиции.
Нет, разумеется, Слепец прибыл сюда не во имя Ритуала и не ради Договора. Возможно, для того, чтобы достойно завершить цикл путешествий, начатый вместе с молодой женщиной, в которую был влюблён. И влюблён настолько, что решился предложить ей себя лишь тогда, когда уже не мог быть обузой. Рак сжигал старца изнутри, громкая литературная слава — снаружи. Но что может воспрепятствовать страсти, которая, как любое безумие, имеет лишь один возраст? И как было не подтолкнуть его к решению?
Вернувшись домой, он женился и был кои-то веки счастлив до смерти. До самой смерти. Ровно две недели ничем не нарушаемого счастья.
Сад расходящихся и переплетающихся тропок. Лабиринт «водит» всех, кто попал сюда впервые. Не то что из него так трудно выбраться. Но в его глубинах бесполезны всякие попытки ориентации, так что я прекрасно видел всю беседу юной принцессы с компьютерным чудищем. И то, чем она завершилась.
Разумеется, мимо горемыку не пронесло. Это несмотря на то, что особняк был полон народу: впрочем, я, пожалуй, распугал всех взрослых вкупе с малыми детишками. Катерина их отлично вымуштровала, как положено няньке, сторожихе и держательнице дома в одном лице.
Он с треском распахнул дверь в переговорный зал и стал на пороге, пожирая глазами мою спину.
Спина ему и ответила.
— Что-то забыли, Станислав?
Его самозваную кличку «Этельвульф» я знал, но не придавал значения.
— Да. Нет, не забыл. Я формулирую Вызов.
С такой интонацией, будто это картель какой-то. В смысле поединка на пистолетах.
Я неторопливо обернулся:
— Вызов кого? Прости, конечно, однако лишь мы решаем, кого выслать навстречу. И, прости ещё раз, но с себе подобными мы не работаем. Не-смертные Договору не подлежат.
Лицо у меня, скажем так, излишне моложавое. Отчасти влияет добродетельный образ жизни, отчасти — смена кожного покрова, происходящая время от времени. По примеру моего Хьяра, скажем так. Однако седина и осанка, коими я разжился в конце девятнадцатого века, срабатывают неплохо.
— Что, юноша, вижу, тебе от Синдри со всех сторон обломилось.
Парень был так разумен, что не добавил: «По вашей вине». Но всё-таки ответил с оттенком упрямства:
— Не знаю, что с ней теперь будет.
Доброхот. Ой, доброхот…
— Пока не выносит сына — поживёт. Два месяца, шесть, девять… Да и потом сколько-нисколько, я думаю. Юнцы диргов не умеют воображать себя разумной Галактикой лет до ста.
Он должен был понять из этого две вещи. Что ни Искорка, ни сам Станислав не считаются в нашем кругу достаточно самостоятельными и половозрелыми. И что нам известна его кардинальная, чисто физическая неспособность к классическому диргскому суициду. Да и к любому самоубийству вообще.
А что наша Древняя порода невероятно устойчива в психическом смысле — это ему знать никак не полагается. Сие ни в одном Инете не прописано, какие там пароли ни взламывай.
Подумаешь, песенку, посланную вдогон, услышал. О пауке и мухе.
— В общем, оставь надежды на Син. В каком-то высоком смысле они слегка непристойны. Ожидать, что мать твоего дитяти сыграет роль «черной вдовы»…
Я сделал паузу.
— …и совокупится, по сути дела, со своим полом… Синдри — скандинавское имя для любимого сына. Или ты только в староанглийском знаток?
Надеюсь, это окончательно добило юношу. Он как-то сразу поник, и лишь уважение ко мне помешало ему упасть в одно из кресел. Зато я тому всецело поспособствовал.
— Ничего, давай уж, если так вышло, сядем рядом и побеседуем. Обещать ничего конкретного не могу, однако… Считай, что заказ вчерне принят.
— Вы куда-нибудь меня повезёте? — спросил он.
— Возможно, только сначала поговорю. Как ты знаешь, мы имеем такое право. В большинстве случаев это единственная наша прибыль.
Я откинулся на резную спинку и спросил как мог мягче:
— Вешался?
— Естественно. На спор, можно сказать. Лет пятнадцати от силы.
— Ну и как?
— Жуткая мерзость: обмочился, пока искали и снимали, шея от петли как освежёвана. Пришлось сказать дружкам, будто вот прямо сейчас влез, а врать я не люблю.
— Вены вскрывал?
— Стоило потерять сознание — зарастали почти без шрама. Вода в ванне была чуть розовая.
— Стреляться не пробовал? Тоже умное дело.
— Из спортивного оружия. Нарочно купальную шапочку надел, как Ромен Гари. Резиновый чепчик с застёжкой под подбородком.
— Избави нас бог от дальнейших подробностей. А в грудь стилетом с рукоятью, усыпанной самоцветами?
— Нож был коллекционный. Узорный дамаск. Без привычки отскакивало, будто внутри были сплошные рёбра.
— Это они перемещались. Эффект живой кирасы дирга. Травился?
— Самыми разными способами. От наркотических сверхдоз до кухонных препаратов. Что пробрало до костей, что вылилось как через трубу, от чего радуги весь день перед глазами вертелись. Ерунда, только голова после такого сильно болела. От препарата спорыньи, если вам интересно, смехунчик напал. Ну, от ЛСД. Миры открылись, как детская книжка-раскладушка, и все сплошь одинаковые. Парад оловянных солдатиков на фоне китайского бумажного фонаря. Сложенного шов ко шву. Понимаете?
— Не знаю, не лакомился. А голову давно тебе отрубали?
— Это вы про что?
— Читал на сайтах. Некий психопат соорудил самодельную гильотину и лёг под нож. Говорили, плохо рассчитал высоту падения или пружину заело. Только поранился. Долго заживало?
— Месяца три. Носил ортопедический воротник. Квартиру пришлось сменить. И город тоже.
— Сочувствую.
— Кажется, перепробовал все, что мог найти на скрытых сайтах. Бестолку.
— Только не плачь. Лограм Бретани умереть тоже трудненько, однако справляются. Как насчёт того, чтобы в горное ущелье прыгнуть?
После получаса такого анкетирования молодец не выдержал:
— Царь-Волк, вы что — нарочно устроили из этого балаган? С клюквенным соком вместо крови?
— Не балаган, скорее уж театр из одного актёра для одного слушателя.
