М. Антрекот - Дело огня
Да, скоро эта история станет городской байкой, потом сказкой. А наверху, пожалуй, постараются ускорить процесс. И может быть, может быть, так и вправду лучше. Может быть, этот… этот… прав. Пусть они там решат, что могущество они — побрякушка.
Сайто взобрался на платформу и сел на ящик рядом с новоявленным Абэ-но Сэймэем[95]. По другую сторону от Харады. Машинист, разогрев машину, как было условлено, дал свисток, Такаока в ответ махнул флагом. Платформа дрогнула и медленно поплыла. Машина не шумела, стук колес не заглушал голоса — орать был незачем.
— В сказках для этого используют волшебную колесницу, — сказал инженер.
— Или идут пешком.
— Или демон несет человека на плечах.
Оба одновременно скосили глаза на Хараду.
— Как вы думаете, он больше не будет пить кровь? — спросил инспектор.
— Думаю, нет. Хотя соблазн останется. Мне кажется, это сродни опию — бросить трудно и больно, но можно.
— Мы не сможем отвечать за него всю жизнь.
Инженер кивнул. Он понимал, что это значит.
— Если бы он не хотел вернуться в люди, я бы не смог ему помочь. Так что я в него верю.
Состав полз медленно — примерно со скоростью лошади, идущей мелкой рысью. Возвращался в дневной, прозрачный мир, где люди живут и умирают как им положено. Словно из царства мертвых в мир живых. Сайто вдруг вспомнил разговор с Ночным Убийцей.
— Асахина-сэнсэй, а зачем вам понадобилась Идзанами? Вздорная баба, на мой взгляд.
— Мне было ее жаль. Смерть обезобразила ее — и муж покинул. Я же говорил — мужчинам в этом мире не хватает отваги. Даже богам.
— Богам положено сверхъестественное. Может быть, он просто не мог оставаться с ней в силу… магических обстоятельств. Или своей природы. Имеет смысл радоваться, что мы не боги.
— Мы боги, — Асахина посмотрел из-под ресниц, и Сайто сразу стало ясно, что он имеет в виду вовсе не ками — хранителей земли, которыми японцы становятся после смерти.
— Вы? Возможно. Я, как выяснилось, тяну разве что на большую собаку, — кажется, инспектора радовала эта мысль.
— Вы не видели себя в тот момент, когда объявили Уэмуре, что он арестован.
— И хорошо. Видел бы — живот бы со смеху надорвал.
— В тот момент… — инженер повозился на травяной подстилке, — я тоже вспомнил об Идзанами. Ребенком я жалел ее очень сильно. Я многих жалел. Иногда плакал от жалости ко всему миру. Мама в шутку называла меня маленьким бодхисаттвой, а отца это… раздражало. Потом я понял: он боялся. Ни один из моих братьев не дожил до года, и если я уйду в монахи — придется брать наследника со стороны. Он сделал все, чтобы выбить из меня эту блажь, чтобы сделать меня воином, — и добился успеха. В пятнадцать лет я удрал, чтобы однажды не убить его. Жалость не исчезла — он просто загнал ее в меня глубоко, как гвоздь в стену. И как гвоздь выходит с другой стороны острием и бездумно ранит всех — так и жалость превратилась в ту свирепость, из-за которой Тэнкеном до сих пор восхищаются дураки. Я начал пить и однажды пьяным проболтался о своей детской выдумке: спуститься в ад, убить восьмерых демонов грома и уговорить Идзанами вернуться, чтобы люди перестали умирать. Там был Ато. Я не знаю, переродился ли он к тому времени в они — но мерзавцем уже был. Утром надо мной потешались девицы и друзья, я понял, что сказал лишнее и перестал пить совсем. От этого становилось хуже — после Айзу дошло до того, что я тратил на ароматические масла и смолы все свободные деньги. Меня за глаза дразнили гейшей, и только Кацура-сэнсэй знал, что мне всюду мерещится запах крови. Он понял: я схожу с ума. И отослал меня за границу. Там я встретил Бога, сошедшего в ад за Идзанами. И за мной.
— Вам повезло, — сказал инспектор.
У крови был металлический, горячий, довольно приятный запах, но такому человеку, как Тэнкен, ставшему убийцей из-за несовершенства мира, он и вправду должен мешать. Самому инспектору он раньше тоже мешал, несколько по другим причинам. С возрастом это прошло.
— Можно сказать и так, — инженер улыбнулся небесам. — А можно и иначе. Видите ли, я потерпел поражение. Можно сразить восемь демонов — и узнать, что Идзанами не хочет уходить. Это было горько.
Инспектор кивнул. Это тоже было знакомо. За что-то имеет смысл убивать людей и демонов, а за что-то — уже нет.
— Кажется, меня ожидает еще одна горечь, — усмехнулся инженер. — Я хотел предложить вам то, что имею сам и чем дорожу больше всего. Но чувствую, это будет бесполезно.
— Мне больно вас огорчать, — с искренним сожалением сказал инспектор.
— Но ведь вы даже не знаете, что я предлагаю. Христианство — это совсем не то, что думает простонародье, одураченное чиновниками былых времен. Или… дело в законе[96]?
— Я достаточно много видел, чтобы высоко оценить ваше учение. И дело не в законе, — инспектор потер распухающую челюсть. — Я вижу, вы искренне предлагаете мне самое лучшее, что у вас есть. Но взамен, кажется, нужно отдать единственное, что есть у меня.
— Но что есть у вас? Простите, если я обижу вас, но мне показалось — вы поступитесь всем, если потребует ситуация.
— Верно, — инспектор улыбнулся. — А вы — не можете как я. И не в последнюю очередь — из-за того, кого зовете своим господином.
Объяснять соседу, что именно эту невозможность он ценит едва ли не вровень со всем остальным, инженер не стал. Он слукавил немного, сказав «всем» вместо «почти всем» — а инспектор не стал спорить и даже подыграл. Видно, не хотел, чтобы инженер знал, где граница, за которую не ступит волк. Сайто ведь обдумывал возможность сделаться юрэем, и довольно ясно об этом сказал. И вместе с тем — отбросил ее. Не сразу, как инженер, не при одной только тени этой мысли, совсем по другим соображениям — но все же отбросил. Испугался, как он выразился, хотя не было в этом ничего, что инженер мог опознать как страх. Ну или как то, что обычно называется страхом. Испугался за свою и чужую свободу.
Платформа катилась под уклон, чуть подскакивая на стыках. Кругом теснились люди — солдаты, надсмотрщики, рабочие — те, кого примет и, не жуя, проглотит быстро растущий меняющийся Токио. Асахина помечтал о том, как вернется сегодня домой — и Аки порадуется, что он жив, погрустит над его ранами. Сменит повязки, они сядут ужинать — и завтра на работу он не пойдет по болезни, но валяться особенно много не будет, а лучше вызовет Ояму с бумагами и займется составлением докладной, а потом сделает для Сэйити и Каны воздушного змея. И нужно будет брать в долг на новый мундир — инженер начал перебирать в памяти знакомых, у которых можно разжиться деньгами. Интересно, как выглядит жена господина инспектора? Кто с этим уживется?
