Наталия Ипатова - День Полыни
– Они не покупают заклятий на лотках. У них свои домашние маги.
– А домашних магов эльфы выдадут? Где гарантия, что они подчинятся мораторию? Великие Дома никому не подконтрольны.
– Это все обсуждается на заседаниях Палаты Общин, – сказал я утомленно. – Не на кухонном уровне. Будь спокоен, представители многократно припомнили лордам их домашних магов. Они знают, что делают. Хотя вполне возможно, что делают они это за наш счет.
Еще несколько шагов мы сделали молча.
– Сами-то как будем функционировать без магии? У нас же все криминалистические лаборатории на заклинательной химии. Опять надеемся, что гномы придумают что-нибудь? И что это будет?
– Переделка и дележка. Революция. И очень может быть – Полынь, та самая, что не завершится в полночь. Теперь ты понял, почему тебя призвали? Общество мобилизует все силы.
– Что, все настолько плохо?
– Хуже, чем нам говорят.
– Хуже? Реннарт, – Дерек повернулся ко мне, – ты явно хочешь мне на что-то намекнуть, так будь любезен, скажи прямо. Я сейчас не в настроении ловить горстью ветер.
Ком встал у меня в горле, будто бы враждебная магия мешала мне говорить, но я-то знал, что магия тут ни при чем. Просто есть некий опыт прожитой жизни, а с ним – воспоминания, казалось бы, надежно похороненные. Откапывать их – все равно, что воскрешать к жизни старые проклятия.
– Это вполне может быть делом рук Отпирающих.
– Отпирающие? Кто они?
– Несистемные маги, упущенные в свое время. Молодежь, безумцы, анархисты. Существа с нестабильной магической способностью, не нашедшие себя ни в одной из общественных сфер, а потому видящие для себя приемлемый выход в том, чтобы исправить все одним согласованным ударом.
– Я по наивности полагал, будто все такие на учете.
– Я же говорю, что их магическая способность нестабильна и непредсказуема, и бывает иной раз несказанно велика. Она может взорваться пару раз за всю жизнь, но уж тогда рванет на славу – мало не покажется. Среди Отпирающих полно, например, студентов, исключенных из учебных заведений за бездарность. У Мардж, кстати, была именно такая способность, пока ты ее не вылечил. Отпирающие время от времени демонстрируют свои возможности посредством какой-либо впечатляющей акции, и тогда наш брат полицейский трясется в оцеплении, умоляя вышние силы – те, что держат в руках нашу судьбу! – пронести поверху все спецэффекты, которыми эти сопляки тешат свое самолюбие и доказывают свое превосходство.
Я пожилой сентиментальный тролль, мне завтра на пенсию. Мои симпатии очевидны. Мне не нужны идеалисты во власти, они мною пожертвуют. Я для них – старый мир.
– Но в таком случае – что мы можем?
– Стоять в оцеплении, – слабо улыбнулся я, – трясясь от страха, пока Запирающие меряются с ними на Песнях Силы.
– А эти кто еще такие?
– Запирающие – это спецотряд быстрого реагирования, нерегулярный, состоящий в массе своей из… ага, сильных несистемных магов. В основном из бывших Отпирающих, только набравшихся ума-разума или перекупленных правительством, из героев-одиночек, служащих по контракту и могущих торговаться.
– И ты думаешь, анархисты придумали, как можно украсть/отключить/испортить нашу повседневную магию?
– Это было бы вполне в их духе. Все, что наносит удар по стабильности общества, играет им на руку, как лишнее доказательство, что яблоко сгнило.
– Какое еще яблоко?
Я махнул рукой:
– Поговорка такая.
– Итак, – Дерек остановился и развернулся поперек дороги, – у нас под подозрением имеются комитет по лицензированию, желающий запретить использование магии всем, кроме себя и присных; диаспора гномов, которая не против заменить магию параллельными технологиями; и на закуску – анархисты, которым приспичило доказать, что их магия самая сильная. И против их всех ты, я и Баффин как оплот Конституции?
– Мы с тобой обеспечиваем безопасность, надежность и жизнедеятельность этой системы, и на этом стоим и мы, и система. Нам не платят, чтобы мы искали утопические варианты общественного устройства. Мы – исполнительная власть и аппарат принуждения. Ищем виноватого и вяжем его. Таково наше место в этом мире.
– Это я знаю, – отмахнулся Дерек. – Что мы еще?
Я посмотрел ему в глаза, снизу вверх, для удобства сдвинув шляпу на затылок. Пойми меня правильно, о, только пойми меня правильно! Да, я знаю, тебе тоже кое-что сильно не нравится.
– Ты вырос, – сказал я. – Ты больше не можешь выбирать, чем стать, втайне лелея надежду объять все. Ты прошел развилку, где у тебя был выбор. Ты – неотъемлемая часть общества и готовишься стать отцом. Под ногами у тебя земля, над головой небо. Ты больше не можешь быть против, потому что у тебя появились некие незыблемые интересы. Ты не можешь, как когда-то, просто сбросить со стола надоевшие бумаги и отправиться начинать жизнь сначала. Это не выбор между правой и неправой стороной, потому что у каждой стороны есть своя правда. Есть много людей, которым всего-то и хочется, чтобы жить счастливо, сеять хлеб и растить детей. Каждый из них носит в сердце десяток нестерпимых обид, пару измен, дюжину больных мозолей на ногах и одну прекрасную мечту. И живут. Твое дело обеспечить им мир, по возможности деликатно, не пугая собой детей и не оскорбляя женщин. Независимо от всего пафоса в мире мы с тобой – Запирающие. Навредишь обществу – по умыслу или по ошибке! – навредишь собственному ребенку, которому рождаться в этот мир. Ты ведь сам заинтересован, чтобы твой сын без страха выходил на улицу.
Заканчивать я не стал, только пожал плечами. Выведи мир из равновесия, и со всех сторон будет одна только Полынь. Общественное спокойствие – это та плата, которую мы получаем за то, что соблюдаем правила. Я сказал бы – «сынок», но я тролль и помню свое место. Это тоже правило, а правила надо соблюдать.
– Значит, – подытожил мой сообразительный друг, – ожидается, что мы найдем того, кто попортил нам магию, и постараемся принудить его обратить процесс. Так что ли?
Я запахнул плащ, поскольку замерз, а ветер крепчал. Кто в молодости не был бунтарь – тот подлец, кто в зрелости не стал конформист – тот дурак. Правда ли, что на этом держится мир?
* * *
В другом языке слово «противоречие» возникает из сочетания великого копья, ударяющего в великий щит.
«Триган»
Лифт поднимался в пентхауз башни Шиповник, Альбин Мята стоял посреди кабинки, заложив большие пальцы рук за пояс джинсов, и пытался использовать последние секунды, чтобы должным образом подготовиться к встрече.
«Милорд Гракх желает говорить с вами».
О чем бы?
Между двумя эльфами старинных родов – сто верст условностей и тонна этикета. Живя в миру, журналист Альбин имел возможность сравнивать аристократические экивоки с манерой общения других рас, и среди своих считался демократом. Если он скажет так, я отвечу эдак, тон одного диктует интонации другому: и никаких вариаций. Непредсказуемость у эльфов не в моде. Любой разговор это танец, в котором партнера надобно не задеть, но обойти.
