Фуюми Оно - Тень Луны, Море Теней
Только йома и сэннин могут пересекать Къйокай.
Ёко не была ни богом, ни сэннин.
Значит, я йома.
Тот сон про красное чудовище, который она видела, лёжа на берегу Къйокай — был ли это на самом деле сон? Задолго до того, как попасть сюда, ей снилось, что её атакуют йома, и этот сон сбылся. Может, сон про то, как она превращается в йома, тоже предвещал её будущее?
Её волосы стали красными, а глаза — зелёными. Были ли это всего лишь первые шаги к этому превращению? Может быть, всё это означало, что она вовсе не человек, а йома. Мысль показалась ей невероятно страшной, но, в то же время, на удивление приятной.
Она могла орать, кричать, размахивать мечом из стороны в сторону, угрожать совершенно незнакомым людям, и всё это с каким-то странным, внутренним чувством эйфории. В мире, в котором она родилась, она никогда в жизни не осмеливалась повысить голос, или бросить на кого-либо косой взгляд. Это было бы до ужаса непристойно. Но, может, она делала это потому, что глубоко внутри себя знала, кем является на самом деле? Может, всё это было обычным притворством в попытке «быть безобидной», в то же время, в глубине души, зная, что является йома, страшным чудовищем, которое не может жить в этом чуждом для неё мире?
Наверное, поэтому все описывали её как нечто странное и недоступное пониманию.
Переполняемая такими мыслями, Ёко незаметно погрузилась в сон.
Глава 37
Это был самый обыденный бедный сельский домишко. Но в сравнении с теми, которые Ёко довелось повидать — особенно убогий.
Жилища, по соседству с полями, обычно теснились рядом, вместе образуя деревню. Обнаружить такой, отдельно от всех стоящий дом, было из ряда вон выходящим. Да и других домов в этой горной местности больше не наблюдалось.
Если бы она когда-либо попыталась вообразить себе крысиное жильё, ей бы представилось нечто крошечное, но хоть домик и в самом деле был очень маленьким, во всём остальном его размеры были совершенно нормальными. И это касалось не только самого здания. Ёко так же восхитили как кухонные принадлежности, так и различная повседневная утварь, сделанная для человеческого пользования.
— Ракушун, у тебя есть родители? — спросила Ёко, наливая воду в большой чайник на плите.
Она наконец-то смогла встать с постели и начать помогать Ракушуну по дому. Правая рука, которой Ёко поддерживала ведро, была всё ещё перевязана бинтами, хоть и рана под повязками практически полностью затянулась.
Ракушун в это время наполнял очаг дровами и, взглянув на неё, ответил:
— Отца нет. А мама ушла по делам.
— А куда она отправилась? Судя по всему, далеко. Надолго ли?
— Да нет, в ближайшую деревню. Она там работает. Вообще-то, она должна была вернуться ещё позавчера.
Что означало, что она могла вернуться с минуты на минуту, отметила про себя Ёко.
— А кем работает твоя мама?
— Зимой прислугой на дому, а летом на самых разных работах. Обычно, наёмной работницей на ферме.
— А-а.
— Ёко, а ты куда направляешься?
Ёко призадумалась над вопросом. Вообще-то, никуда она толком не направлялась, но и признаваться, что просто бродит по округе, ей тоже не хотелось.
— Ты когда-либо слышал о человеке по имени Кейки? — спросила она.
Ракушун вытащил застрявшую в шёрстке лучинку.
— Ты кого-то ищешь? Думаешь, он откуда-то отсюда?
— Понятия не имею, откуда он.
— Увы, не знаком ни с кем с таким именем.
— Ясно. Хочешь, я ещё что-нибудь сделаю?
— Нет, нет. Садись-ка, отдыхай, ты ещё не совсем здорова.
Ёко устало опустилась на стул. Скрипучие столик и стулья стояли прямо на голой земле в маленькой столовой, одновременно служившей кухней. Меч, завёрнутый в полотно, лежал на стуле рядом с ней. Она ни на секунду не выпускала его из виду, но Ракушун не задавал по этому поводу лишних вопросов. Она понятия не имела, что он на самом деле думает об этом.
— Ёко, скажи мне, — спросил Ракушун своим детским голоском, повернувшись к ней блестящей, гладкой спинкой, — Почему ты притворяешься мальчиком?
Он не мог не догадаться об этом, переодевая её в ночную рубашку.
— Девушке опасно путешествовать в одиночку, — ответила она.
— Что верно, то верно.
Он принёс на стол глиняный чайник, в котором заварил нечто, что наполнило маленькую комнатку насыщенным ароматом. Поставив на стол ещё две чашки, он поднял на неё глаза.
— Я тут подумал, почему у тебя нет с собой ножен от меча?
— Я их потеряла.
Отвечая на этот вопрос, она вспомнила, как потеряла ножны. Когда они пересекли Къйокай, ей было сказано, никогда не разделять меч и ножны, но ничего такого уж страшного при этом не случилось. Наверняка это было сказано, чтобы уберечь камень.
Ракушун, бормоча что-то себе под нос, вскарабкался на стул. Все его жесты явно напоминали крысу, пытающуюся изобразить человеческое дитя.
— Если не раздобудешь хоть какие-нибудь ножны для этой штуки, этак можно и поранить кого-нибудь.
— Да, можно, — вяло согласилась Ёко.
Ракушун, склонив голову набок, посмотрел на неё.
— Ты ведь сказала, что пришла из Хайро?
— Верно.
— Но Хайро находится не в Кей. Разве это не деревня в графстве Шин, у Восточного побережья?
«Наверняка он знает, о чём говорит», — безучастно подумала Ёко, но ничего не ответила.
— Кажется, там недавно был какой-то переполох.
Ёко упорно молчала.
— Вроде бы выбросило на берег кайкъяку, которая потом, кажется, умудрилась сбежать.
Ёко нахмурилась и, сама того не замечая, потянулась за мечом.
— К чему ты ведёшь?
— Красноволосая девушка шестнадцати-семнадцати лет, в последний раз её видели с мечом без ножен. Вооружена и очень опасна.
Он помолчал и добавил.
— Ты покрасила волосы, Ёко.
Сфокусировав внимание на Ракушуне, она сжала рукоять меча. Из-за того, что его лицо было так не похоже на человеческое, ей было слишком трудно понять, что оно выражало.
— Ну, по крайней мере, так объявил местный магистрат.
— Местный магистрат…
— А с чего вдруг такая паника? Если бы я хотел тебя выдать, я бы подождал полицейских. Говорят, за тебя назначена большая награда.
Ёко сбросив покров с меча, встала и направила на него обнажённый клинок.
— Что тебе нужно?
Грызун, подняв на неё чернильно-чёрные глазки, пошевелил шелковистыми усиками.
— Ну и характер у тебя.
— Зачем ты меня спас?
— Зачем я тебя спас? Ну, видишь ли, если уж я нахожу какого-то несчастного, валяющегося посреди дороги, то не могу просто пройти мимо, вот и привёл тебя домой. Разве то, что я тебя выходил не говорит само за себя, что я не собираюсь выдавать тебя властям?
