Евгения Белякова - Король-Бродяга (День дурака, час шута)
— Э-э-э, профессор, а мне обязательно лежать вот так?
— Обязательно. — Отрезал он и опять замолчал.
Через минуту я не выдержал.
— Асурро, со всем моим уважением — что мы делаем? Это ритуал умерщвления нерадивого студента? Скажите уж тогда, я хоть приличествующее данному процессу лицо сделаю… — притворно взмолился я.
— Нет, — тихий выдох, значит усмехнулся! — ты должен мне что-нибудь сказать. Все равно что.
— Но я же уже говорю…
— Что-нибудь важное для тебя.
— Э-хм. Ну… — Рубить с плеча? Попробую. — Меня беспокоит Пухл… Мик.
— Ты хочешь поговорить об этом? — загробным тоном возвестил он откуда-то сзади.
— Я? Э-э-э… — торжественность его голоса немного напугала меня, и я дал задний ход. — Нисколько.
— Значит, ты хочешь о нем помолчать. Замалчивать проблемы друга — это говорит о том, что ты более обеспокоен своими проблемами. И проецируешь их на него — именно поэтому ты и хочешь говорить о нем, и не хочешь. К тому же ты постоянно называешь его этой странной кличкой, связанной с его лишним весом — не является ли это признаком твоего страха перед своей худобой? Может, ты боишься, что ссохнешься и исчезнешь?
— Профессор, я не…
— Отрицание очевидного говорит о том, что я на верном пути. Что тебе сегодня снилось?
— Мне? Мне ничего не снилось, но…
— Отсутствие снов… значит, твой внутренний мир, лежащий за пределами обыденного разума, считает ниже своего достоинства слать тебе призывы о помощи. Чем ты так обидел его, что он не подарил тебе даже маленького кошмарика?
— Но я…
— Частое употребление частицы 'но' указывает на неуверенность в себе. Однако внешне ты себя ведешь даже более чем нахально. Тебя обижали в детстве? Унижали? Отказывали в индивидуальности?
Я почувствовал холодный пот на лбу. Учитель одержим? Им овладел страшный демон? Я рывком сел и повернулся к нему, готовя заклинание огня, концентрируя силу в ладони… готовый убить его вместе с сидевшим в нем демоном, если уж на то пошло, чтобы спасти человечество от страшной участи провести жизнь под градом этих сумасшедших вопросов — и замер. Асурро сидел с замызганными листками папирусной бумаги на коленях, вперившись в них взглядом человека, не совсем понимающего, что он делает.
— Э-э-э… Профессор?
— Что? — он поднял голову. — Не обращай внимания, я тут нашел один очень старый ритуал… решил попробовать.
— Решили попробовать убить меня? Используете своего ученика, как крысу для опытов? — возмутился я.
— Ну, если б я тебя предварительно попросил, ты бы не отказал мне, правда? — он поворошил листки. — Ты испытывал влечение к матери?
— Моя мать сошла с ума, когда мне было девять, — застонал я, — и со мной случится то же самое, если вы не прекратите!
— Ты хочешь поговорить об… — он снова начал проговаривать эту странную и жутковатую формулу, но тут же виновато кашлянул. — Ох, прости. Все, больше не буду — галиматья какая-то, ты прав.
Я облегченно обмяк на софе… но не спускал с него глаз. От всех этих треволнений на меня напал зверский аппетит, и я засунул за щеку, по меньшей мере, пять здоровущих кусков пахлавы и один засахаренный мандарин.
— Давай лучше выпьем, Джок…
Я налил и себе, с опаской косясь на листки. То, что они были сделаны из папирусной бумаги, и впрямь указывало на их древность. Вообще то люди давно стали использовать для изготовления бумаги древесину, и тростник на берегах Анкх-ра, впадающего в Океан под боком у Дор-Надира, зажил привольной жизнью. Я залил пахлаву большим глотком вина.
— Сожгите их, ради всех Богов.
— Непременно. Ты говорил, что Пухлик тебя беспокоит? Чем же?
— Вы опять? — подпрыгнул я, заливая вином расшитую подушечку.
— Нет, нет, — он демонстративно отложил листки в сторону, — я серьезно спрашиваю. Чем?
— Он плохо спит, — признался я, и меня передернуло, — его, как вы выразились, 'внутренний мир, лежащий за пределами обыденного разума', вовсе не считает зазорным насылать кошмары. При этом я, как ни странно, ничего не слышу, а он — по его рассказам, просыпается, весь дрожа, плача и бормоча что-то. Он ужасно выглядит. И еще у него отличные баллы по Некромантии.
— Как твое последнее заявление свидетельствует в пользу того, что все плохо? У меня тоже были хорошие баллы — и что? Джок… — он откинулся на спинку кресла, сплел пальцы, — я же вижу, у тебя есть какое-то объяснение всему этому, пусть и не совсем разумное… говори.
— Я думаю, он… ну, решил вызвать кого-то сам. Не спрашивая у профессора Гелдара. Он так увлекся этой… этим предметом, перед первым занятием аж светился изнутри. Да, я знаю, — я поднял ладони, защищаясь от возможных протестов, но Асурро сидел с каменным лицом, и бровью не поведя, — он законопослушен, как агнец, но…
— Погоди, я подумаю.
Я тут же заткнулся. Хорошо, что мне не пришлось убивать своего учителя. Тем более что, учитывая его и мой уровни, скорее получилось бы наоборот. Я доел пахлаву, сжевал мандаринки и даже крошки подобрал с подноса, прежде чем Асурро сподобился изречь хоть что-то.
— Фасмик знает о твоем реальном возрасте?
— Что?! — выпучил я глаза. Вообще-то я избегаю подобных театральных преувеличений, но это был удар под дых.
— Что слышал.
— Вы… вы знаете? — я понял весь идиотизм своего вопроса тут же — конечно, он знает. Он ведь сказал то, что сказал. — О Боги, неужели все в курсе моих тщательно охраняемых секретов? — застонал я.
— Не все… — он встал, и, волоча мантию по давным-давно не метеному полу, принялся загибать пальцы и расхаживать туда сюда; правда, хватало его шага на два, учитывая софу. У него в кабинете итак было не протолкнуться. Периодически он, не замечая того, пинал ногой высушенную голову. Вроде бы даже человеческую. — Но некоторые знают. Во-первых, я. Во-вторых — профессор Ньелль, от которого вряд ли что укроется, уж будь уверен. Ну а Фасмик… думаю, он тоже знает, или догадывается, он же твой друг. Но я хотел бы услышать это от тебя. Ну, проанализируй ситуацию, ты же умеешь. И чему вас только на Предсказании учат…
— И как это поможет мне понять… — начал было я, но, натолкнувшись на его непроницаемый взгляд, задумался. — Пожалуй, не знает. И что дальше?
— Поговори с ним по душам. И некромантия тут ни при чем. Поговори… Хуже от этого не будет, а он, как мне видится, страдает от невозможности помочь тебе, и тем более от невозможности разобраться, в чем же тебе необходима помощь.
— Мне не нужна помощь, — уперся я.
— Хорошо, посмотри на это с другой стороны. Он видит только одну сторону медали — твое странное поведение, исчезновения, меняющуюся внешность, мрачность, замкнутость, склонность к преступлениям — ты ведь даже в тюрьме успел посидеть, хоть местной, магической, а все же… Подумай хорошенько — ты хочешь иметь рядом озабоченного друга, который не спит ночами, желая изменить твою жизнь к лучшему, не зная при этом, куда суется?
