Кеннет Бёг Андерсен - Ошибка кота Люцифакса
— Ровным счетом ничего, — ответил Филипп и стал крутить шнурок капюшона.
— Редко я слышала ложь, которая была бы столь неубедительной. Перестань, а то весь плащ соберется у тебя на голове. — Она отодвинула его руки и обрезала шнурок ножницами, которые вытащила из кармана передника.
— Ничего не случилось, — снова сказал он, и его голос был таким резким, что она отступила на полшага назад. — Просто я не голоден.
— Может быть, поможешь мне носить яблоки, Филипп? — немного спустя сказала Равина и пнула ногой ящик. — Это к праздничному обеду. Внизу в подвале много ящиков, увесистых, как тяжелый год. У тебя снова появится аппетит, и…
— У меня нет времени, — сказал Филипп и обошел ее. — Носи яблоки сама. Это твоя работа.
Равина бросила на него изумленный взгляд, а он побежал по коридору, высовывая язык перед многочисленными бюстами, замершими с удивленным видом.
Ну почему Равина лезет не в свое дело? Ей ведь должно быть абсолютно безразлично, ест он или нет.
Он был преемником Люцифера. И ему не нужна нянька, которая будет рассказывать ему, что можно а что нельзя, когда есть, когда не есть. Он, черт побери, совсем…
(не ангел)
…не грудной ребенок.
Филипп быстро шел по извилистым коридорам и вскоре оказался во дворе Замка. Все у него внутри кипело, и даже жара во дворе казалась прохладной. Он почувствовал раскаяние от того, что так поступил с Равиной, но тут же придушил это чувство.
Филипп откинул капюшон; ветер принялся шевелить его волосы и ласкать новенькие рога. Было очень приятно; он постоял немного, послушал далекие шаги, звуки хлопающих кнутов. Потом повернул в сторону церкви.
По пути Филипп наткнулся на четырех вчерашних демонят, которые играли в футбол около огненного пруда. Сейчас они стояли на площадке с велосипедами и что-то делали с замками на них.
— Смотрите, — шепотом сказал один из малышей, все четверо бросили косой взгляд на Филиппа. — Это тот, который испортил наш мяч.
— Он очень злой, — ответил другой, и трое других кивнули.
Филипп улыбнулся и пошел дальше.
Он уже почти миновал школу, когда кто-то выкрикнул его имя, и довольная улыбка сразу исчезла с его губ.
Сатина. Черт побери! Почему только она вышла из школы именно сейчас?
Он сделал вид, что не расслышал, и пошел еще быстрее.
— Филипп, подожди!
Он фыркнул и снова натянул на голову капюшон.
Подождать ее? А зачем? Чтобы она выдала ему очередную порцию лжи? Чтобы считать его дураком и смеяться над ним, как только он уйдет?
«Забудь об этом, Сатина! Иди к чертям собачьим!»
Он завернул за угол и побежал. Голос Сатины стал едва различим:
— Филипп, подожди! Я… Что такое? Это вы налили клей в мой велосипедный замок?
Под капюшоном на губах Филиппа мелькнула улыбка, и он тихо поблагодарил четырех демонят.
Он побежал быстрее, чтобы быть уверенным, что Сатина не догонит его.
Дома, гроты, огонь и тени оставались позади. Казалось даже, что он летит. Филипп остановился только у кладбища.
Наверху холма стояла церковь, смотревшая пустыми глазницами на Равнину Самоубийц, где грешники в очередной раз выкапывали себе могилы. Некоторые из них уже закончили работу и теперь лежали, заживо погребенные под шестью футами земли. Если хорошо прислушаться, можно было расслышать их слабые крики.
Филипп посмотрел на церковь. За время пробежки он вспотел, но при виде полуразрушенного здания его охватил озноб. Неужели он осмелится войти туда один? Разве он не забыл, как испугался вчера? Как громко кричал Кнурре в своей темнице?
Нет, конечно! Но разве была другая возможность? Он был теперь один. Сатина осталась в прошлом. Осторожными шагами Филипп направился по узкой покрытой щебенкой дорожке к калитке из кованного железа. За решеткой стояла церковь, напоминавшая большое привидение.
Это ему показалось или на самом деле все сейчас было чернее, чем вчера?
Филипп ухватился за ручку, и ржавая калитка распахнулась.
Крик, холодный и четкий, как лед, прозвучал в тишине, и сердце Филиппа подпрыгнуло до горла. Он посмотрел на петли. Вчера они были безмолвны. Почему такой звук сейчас?
Ответ пришел ему в голову через мгновение. Они скрипели, потому что подвал сегодня не был пуст. Тюстер был дома.
Филипп чувствовал, как бьется в его голове кровь, когда медленно шел к церкви. Шаги по дорожке отдавались слабым эхо между стволами деревьев и церковной стеной, отчего ему стало казаться, что кто-то идет за ним по пятам. Но это было влияние тюстера.
Темнота. Тени.
В вершинах деревьев гулял ветер, листья шелестели. Где-то он услышал хлопанье и понял, из-за чего это задолго до того, как обогнул церковь и еще раз остановился перед лестницей в подвал. Сломанная дверь вертелась на петлях и стучала по стене.
От этого звука волосы на его затылке поднялись и торчали как иголки у ежа.
Филипп глубоко вдохнул и спустился по лестнице.
— Эй!
Его сердце билось так громко, что он не смог ничего выговорить. Лишь постучал по двери. Три раза подряд.
Сначала ответом была тишина. Глубокая тяжелая тишина, как в черном лесу в середине ночи, когда все звери уже уснули и никто еще не проснулся.
Затем в темноте прозвучал голос, который был сама темнота:
— Кто…
Как эхо от шепота покойника.
…ты…
Как дыхание безумца.
…такой?
Голос выполз из тени, как змеи выползают из своего гнезда, обвил его, залез внутрь, наполнил паникой.
Долю минуты Филипп был готов убежать. Никогда раньше он так не боялся: он погрузился в ужас и только колоссальным усилием воли заставил себя остаться на месте.
— Меня… — начал он, и звук собственного голоса немного успокоил его. Он звучал более мужественно, чем он думал. — Меня зовут Филипп.
— Филипп, — повторил голос из облака медленно, как будто пробовал его имя на вкус. — Входи, Филипп. Но будь осторожен.
— Я лучше здесь постою, — сказал Филипп. — Если это, конечно…
— Входи, Филипп, — сказал голос. — Или уходи.
— А здесь…
— Или уходи, — сказала тьма.
Филипп закрыл глаза, собрал, мужество, которое в нем было. И вошел в подвал.
Холод окутал его тут же, как будто на его плечи легло одеяло изо льда, и все, что в нем было тело, мысли, душа, — до предела съежилось. Только теперь Филипп понял, что имела в виду Сатина, когда сказала, что здесь вчера было недостаточно холодно.
Изо рта у него, должно быть, шел пар, но из-за темноты он этого видеть не мог. Он был заживо погребен, как грешники на кладбище.
