Святослав Логинов - Черная кровь
Рассвет застал воинов на ближних подступах к родному селению. Вот уже и поля, и тропки натоптанные, а вон уже и частокол зачернел… И тут вождь велел остановиться и залечь в тех самых кустах, на которых ещё висела необобранная калина.
– Коли нет ничего, так ничего с вами и не случится, – отрезал он на робкие возражения. – Много вас тут – горячих голов. А поляжете у самой городьбы – что тогда? Сказано – как рассветлелось, так и лежать! – Помолчал и добавил: – Вроде бы крик почудился, когда низинкой шли.
Крик слышался многим, но мало ли кто мог кричать среди ночи? Стонущих духов в округе нет, а по нынешним временам им покоя не найти, вот и пошумливают в темноте. Но вождь встревожился – и лежи носом в землю у самого, можно сказать дома. Вон она, городьба, духом домчать можно, и вроде бы свет сочится сквозь неплотно уложенные прясла – там ночная стража бережёт покой спящих. Обычно ночью дежурило по пять человек, а сейчас велено, чтобы полтора десятка – не меньше.
Кто-то уже ворчать начал, и тут над городьбой появилась фигура со смоляным факелом в руках, замахала над головой огнём, и зычный крик разнёсся далеко окрест:
– Засада!.. Засада у стен! Побереги-ись!..
Первая ночь после ухода на юг большого отряда прошла в хлопотах: селение готовилось к будущей осаде. Задолго до света все родичи убрались с открытых мест, и вход накрепко заложили дубовыми пряслами. Карлики явились около полудня. Покружили возле городьбы, близко не подходя, чтобы не попасть под шальную стрелу, и, ничем не поживившись, сгинули куда-то, оставив на дальних подступах с полсотни всадников.
Так и провели день: люди в крепости тряслись, а коротышки, оставив пяток караульных, занимались своими делами – ловили ящериц, словно трупоеды собирали на обсохшем берегу раковины беззубок и объедали с колючих кустов ягоды терновника.
– Как они могут? На них смотреть – оскомина замучает, – сказал Ромар, уходя со стены, откуда наблюдал за пришельцами.
На вторую ночь в селении спали разве что грудные дети. Большая часть дел была переделана, вот только мужики, кто поздоровее, за дровами пошли. Но и остальные в постели не ложились. Какой сон, если все мысли там, где близкие тебе люди сшиблись с чужинцами и, может быть, в эту минуту решается – кто кого?
Матхи кружил вокруг Столпа предков, завывал, старался помочь. Ромар сидел рядом с потемневшим лицом, шептал тайные слова, дул на восемь сторон света. Колдунов ни о чём не спрашивали, в такую минуту неловкий вопрос может все чары разрушить, вот и терпели, маялись неизвестностью.
А днём, в урочное время, ну, может, на час позже, к городьбе подвалила орда. На рысях подошли, с визгом, и, кажется, изрядно удивились, встретив заложенный вход и увидев над частоколом суровые лица лучников.
Народ в посёлке ужаснулся. Сначала решили было, что не удалось Бойше достать диатритов, а то и попросту вся ушедшая рать побита и теперь птичий народец явился к осиротевшему селению сводить счёты. Потом Ромар объявил, что не те это карлики, что были вчера, а какой-то другой отряд. Кто подурнее – тот сразу успокоился, а остальным от такой новости ещё гаже стало. Если диатриты вот так, по полутысяче всадников, раз в пять дней подходить будут, то легче сразу умереть и не мучиться.
День оголодавшие карлики рыскали по округе, но осады с обложенного селения не снимали. Перед закатом, как и полагается, собрались, повопили, грозя защитникам копьями, и пропали за ближайшим холмом. Народ начал было привычно готовиться к ночным работам, но тут Матхи и Ромар объявили, что за ограду выходить нельзя. Никуда чужинцы не делись, скрылись из глаз и тут же оставили птиц и засели поблизости.
– Так ведь стемнеет скоро! – проскрежетал Парат, так и не нашедший себе покоя из-за того, что не смог до конца идти с войском. – Оружные люди в селе остались – выйти и перерезать поганцев!
– Верно! – поддержал воина Свиол. – Пусть люди готовятся, я их сам поведу!
Давно ждал Свиол этого часа. Всю жизнь он уступал, каждый раз оказывался обойдённым. Мог вождём стать, а не стал, назвали люди вождем Бойшу, хоть тот и моложе на шесть лет. А Свиол – старейшина, но даже не старшина. У Барага семья – всего ничего, а он царит на Белоструйной – разом и старейшина и старшина. Туран на юге владычит, а Свиолу и этого не досталось. Смешно сказать: из пяти старейшин – трое в большом посёлке живут, а в верхнем селении – ни одного. Делами там заправляет Сават, мужик вовсе не старый. Между прочим, из его, Свиоловой, семьи, а ходит в старшинах.
И тут опять встал поперёк судьбы Ромар.
– Никто никуда не пойдёт! – сказал он тихо, но так твёрдо, что сразу стало ясно – не Свиол главный в эту минуту, а безрукий колдун. – Где ты их искать будешь? Сейчас не дожинки, чтобы по лесу ночью бегать. Птиц они схоронили, да и сил у нас таких нет, чтоб птиц брать. А карлика ты ночью в кустах не сыщешь – он тебя видит, ты его нет.
– С факелами пойдём! – не сдавался Свиол.
– С факелом ты на корм диатримам пойдёшь.
– Правильно Ромар говорит, – произнес вдруг немощный Лат. – Нельзя такое делать. Вождь перед уходом сказал, чтоб за городьбу не выходили, боя не принимали.
Вызванный кем-то, пришел Муха, поднялся на приступок, оглядел поверх острых брёвен темнеющую степь и веско сказал:
– Дык ясно же – нельзя туда идти. Карликов втрое больше, чем нас. В песнях недаром поётся, что большеглазого ночью не взять. А это, считай, та же погань. Даже если порежем мы их, всё одно без потерь не управимся. А там и еще подойдут враги. Река пересохла, мы тепереча перед левым берегом нагишом стоим, нас без реки всякий обидеть может.
Свиол только плюнул в сердцах. За Стакном даже и посылать не стал, и без того ясно, чью сторону примет осторожный мастер. Однако не утерпел, сказал:
– Как к утру наши подойдут и прямо чужинцам на завтрак достанутся, что вы тогда говорить будете?
– А вот это правильно рассудил, – похвалил Ромар. – Вели страже у ворот кричать время от времени. Тогда наши заранее услышат, что враг под стенами, и в ловушку не попадут.
– Карлики тоже услышат.
– Пусть себе слушают. Они всё равно нашего языка не понимают. А кому и зачем мы кричим, и вовсе не знают. Может, это мы так духов ночи заклинаем.
Под заунывные крики сторожей ночь плавно катилась к рассвету. Однако в самый тёмный час случился ещё один переполох. На этот раз тревогу подняли собаки.
Рядом с людьми во все времена жили псы. Вместе с людьми ходили на промысел – и дело знали, никогда не поднимали дичь прежде времени, а в загонной охоте и вовсе без собак было бы не обойтись. Помогали и пастухам, а овец и коз берегли, за добычу не считая. Различали псы и людей: чужого человека могли и порвать, а своего, даже самого малого младенца, оставленного матерью на краю поля, охраняли и берегли. За такую службу собакам было позволено безвозбранно рыться в помойках, а в дни охот получали они вдоволь требухи, которой люди брезговали. В голод, когда и люди бедствовали, собаки уходили в леса, жили там сами по себе, а потом возвращались тоже своей охотой, никем не принуждаемые.
