Кэтрин Фишер - Тайна подземного королевства
Кларисса в гневе вскричала:
— Роберт! Не смей…
Он не стал ждать. Раскрыл ладонь — и лепестки заструились в порыве ветра, вытянулись сверкающей дугой. Они порхали, мерцали, преображались. Вот уже вместо них в темноте блестят серебряные монеты, зернышки пшеницы, перья, буквы, кристаллики. Наконец они стали бобовыми семечками. Мелкие зеленые фасолинки, точь-в-точь-такие же, как в сказке.
Кларисса визжала от ярости.
Фасолинки ударились о землю и проросли; в мгновение ока стебли обвились вокруг женщины, вскарабкались по глухой черной стене, и Роберт не стал мешкать: он бросился к ним, схватил, потянул, ступил ногой, полез вверх — Кларисса едва успела пригнуться.
К небу. К звездам.
К двум крохотным лицам, взиравшим на него сверху вниз.
* * *Высоко-высоко, на самой вершине стены, под порывами холодного ветра Хлоя обернулась к Королю.
— У тебя есть оружие?
Он неохотно вытащил нож. Его лезвие блеснуло отраженным светом звезд. На клинке тотчас же наросли кристаллы инея.
Она кивнула:
— Хорошо. Я пойду, а ты оставайся и останови их. Если он все-таки сумеет взобраться, перережь бобовый стебель.
Он обратил на нее умоляющие глаза.
— Хлоя… — Это слово вылетело облачком морозного дыхания.
Она остановилась, но не оглянулась. Только волосы развевались на ветру. С неба спорхнули три тощие птицы — то ли журавли, то ли цапли. Они сели возле нее, одна из них раскрыла тонкий клюв и крикнула. Хлоя поглядела на них.
— Ты справишься. Ради меня. Король облизал пересохшие губы.
— Он твой брат…
Она молчала. Потом ледяным тоном произнесла:
— Ты слышал? Я сказала: срежь его.
Битва деревьев
E. ЭАДХА — ТОПОЛЬ
Однажды она спустилась по лестнице и сунула мне в руку тетрадку.
— Максел, что вы об этом думаете? — взволнованно спросила она. Не в привычках Хлои так волноваться.
Наверное, никто из нас и не догадывался, что она пишет рассказы. Она держала это в тайне. Даже не выносила тетрадки из своей комнаты. Я закурил, сел в кресло, перевернул страницу — позже она жаловалась, что бумага пропахла табачным дымом.
У девочки есть талант. Точнее, это я ей так сказал, ведь воображение у детей всегда живое и яркое. Может быть, ее разум затерялся среди выдуманных сюжетов, среди превращений и измен.
Пять минут назад пришел Дэн. Над холмами бушует буря. А Роберта по-прежнему нет.
Пока я разговаривал с Дэном, окно хлопнуло так сильно, что мы подскочили. Я подошел. Стекло треснуло.
Осколки хрустели у меня под ногами, как алмазы.
В комнату проникли листья и плющ.
За королем я шел
В небесную битву,
Когда низвергнут был Люцифер
В глубины ада.
Книга ТалиесинаОн карабкался, полный мрачной решимости. На плече висел мешок из журавлиной кожи. Стена была совершенно гладкая, так что ухватиться удавалось только за вьющиеся побеги плюща, а они были тонкие, мягкие, зеленые. Зато нижние ветви быстро крепли, росли вдогонку, проворно обвивали лодыжки, и при каждом шаге приходилось всеми силами вырываться из их цепких объятий.
Он набрался смелости взглянуть вниз — и увидел только листья. Наверху, над черным парапетом, в небе горели звезды. Чтобы увидеть их, пришлось далеко запрокинуть голову, и от этого движения всё перед глазами закружилось, стало страшно; он крепче ухватился за лозы и полез быстрее. Ладони вспотели, и тонкие молодые листья, подернутые изморозью, выскальзывали из пальцев. Они не выдерживали его веса, рвались, толстыми пучками зелени отходили от черной стены.
Роберт взбирался, захлебываясь словами молитв. Волосы упрямо лезли в глаза. Он понимал, что рискует жизнью, что стоит остановиться — и вся скользкая зеленая масса обрушится под его тяжестью. И мешок оказался почему-то очень тяжелым. Он об этом и не догадывался, Вязель с легкостью носил его, но сейчас он висит за спиной и оттягивает плечи, как будто лес Потустороннего мира вцепился в него зелеными пальцами, виснет, дергает, не пускает.
Он остановился и перекинул мешок на грудь.
Над головой мелькнули когти.
Роберт вскрикнул, ухватился крепче.
В ушах зазвенел пронзительный вопль. Огромная птица, то ли орел, то ли ястреб. Он разглядел только ее хвост, блеск желтого глаза, однако порыв ветра от взмаха широких крыльев швырнул его на стену с чудовищной силой.
На лицо дождем посыпались красные бобовые цветки. Он вцепился крепче, заорал:
— Уйди!
Это наверняка Кларисса. Она превратилась в эту птицу, ринулась опять, целясь злым крючковатым клювом, он пригнулся и замахал руками; мешок соскользнул с плеча на запястье и повис неимоверной тяжестью, едва не ломая кости.
— Вязель! — закричал он. А потом: — Хлоя! Спаси меня!
Ни звука в ответ. Уголком глаза он заметил, что птица кружит над ним, снова снижается. Он повернул голову, прижался щекой к стене, глубоко вздохнул, спустил завязку мешка с руки, схватил, чуть не выронил, схватил опять и прижал к груди. В тот же миг крючковатый клюв нанес удар, сверкнули когти.
Руку пронизала боль. На запястье разверзлась красная рана.
Он приник к стене, цепляясь одной рукой.
В следующий раз она сбросит его. Он упадет. Далеко-далеко вниз.
— Роберт!
Голос слышался сверху. Над головой нависла тень, опустилась рука, она шарила по стене. Он, не колеблясь, уцепился за нее. Услышал, как хрустнули под его тяжестью побеги, подтянулся, и другая рука ухватила его за воротник, за рукав, перетащила через обледенелый черный базальт парапета на скользкий мраморный пол.
Он перевернулся, хватая ртом воздух.
— Скорее внутрь! — Король опустился рядом с ним на колени, тревожно поглядывая в небо. — А то птица вернется!
Они стояли на широком сверкающем балконе. Позади высился дверной проем, сложенный из трех больших черных валунов, каким поклонялись друиды. Валуны были покрыты узором из зубчатых спиралей, а над ними уходила вверх исполинская черная стена. Казалось, она пронизывает облака и поднимается прямо в реальный мир.
Роберт изо всех сил швырнул кожаную сумку в дверной проем и пополз за ней. Король, как тень, нырнул вслед за ним, еле успев увернуться от страшных когтей пикирующего орла. Птица пронзительно вскрикнула и уселась на черную каменную балюстраду.
И осталась там сидеть.
Неистовый ветер ерошил ей перья. Глаза, желтые круги, полные безжалостного гнева, смотрели не мигая на Роберта. Он не находил в себе сил пошевелиться.
