Ольга Романовская - Словенка
Здоров плыл в Черен за товаром: город сей давно славился своими кузнецами и лучшей во всём крае пушниной.
Плыли они два дня, и город девушка увидела ранним утром. Корабль вошёл в устье Быстрой и пристал к берегу в одном из её рукавов, который горожане специально расширили для корабельной пристани. Замелькали люди на палубе; бросили сходни. Гореславу с её узелком одной из первых на берег вытолкнули, и оказалась она снова возле черенских выселок. Память у неё была крепкая, поэтому быстро девка нашла дорогу к Добрынину двору. Постучала в ворота; звонко залилась лаем Лисичка, лениво заворчал Бирюк. Ворота тихонечко заскрипели, и заспанная Миланья высунула голову в образовавшуюся щель.
— Гореслава Наумовна! — от удивления она чуть не сползла на землю. — Да как же так… Вас же свеи…
— Вернулась я, Миланьюшка, домой еду. А теперь впусти меня: две ночки я толком не спала, на корабле маялась.
Чернавка быстро ворота отворила и вперёд гостьи побежала к избе.
— Белёна Игнатьевна, Белёна Игнатьевна, радость — то какая! Гореслава Наумовна вернулась!
На крыльцо вышла хозяйка в наскоро надетой понёве и цветастом платке на плечах. Увидев Наумовну, она всплеснула руками.
— Миланья, постели в горнице для нашей ласточки.
Белёна Игнатьевна спустилась во двор и за руку ввела в дом гостью. В сенях её встречал Хват, такой забавный, сонный, с травинками в волосах (в сенях же и спал, от жара летнего спасаясь).
— Мы ведь думали, что ты уж в земле Урманской, — он приветливо улыбнулся. — А ты здесь.
— Потом наговоритесь, — сказала хозяйка. — Пусть Гореслава отдохнёт с дороги, а я меж тем с Добрыней Всеславичем переговорю.
…После полудня, поев и отдохнув, Наумовна снова собралась в путь. Егора Добрынича, ещё давеча ушедшего с парнями на Мутную, не дождавшись, Гнедую запряг сам плотник. Но дел у хозяина видимо — невидимо, поэтому отвезти девку в родное печище вызвался Хват. Он был весел и, насвистывая что — то, легонько подхлестнул лошадь.
Погода была славная: солнышко светило ярко, но временами скрывалось за пеленой облаков. По дороге Хват рассказал, как кольцо, князем дарёное, попало к свеям: его Егор хотел отвезти девкиным родным, но по дороге повстречались ему лихие свейские люди. Насилу ушёл, поклажу всю побросав.
Но вот речка круто повернула; по обеим сторонам дороги зашелестел родной лес. Сердечко Гореславино радостно заныло, да и как же иначе, ведь всё тут с детства знакомо. Гнедая шагом пошла, жильё человеческое почуяв. Скоро и печище показалось в древесных просветах, и спустя некоторое время подъехали они к Наумову двору. Девка быстро на землю соскочило, ворота отворилась. Заворчал поначалу Серый, но потом признал. Навстречу ей выбежал Стоян, завертелся волчком, закричал во всё горло: " Гореслава вернулась!"…
11
Ох, и досталось же девке за то, что в пошлую годину из дома тайком бежала! Отец, Наум Добрынич, слово грозное молвил, да по глазам читала Гореслава, что рад он радёшенек дочурку свою видеть; Добромира Ждановна же потрепала немного за косу, пожурила да отсыпаться в клеть послала. Гостя попотчевав, зашла к Наумовне Лада с крынкой молока.
— Попей — ка молочка, давненько ведь такого не пила.
Молоко родное слаще мёда показалось.
Опосля вместе с Хватом дошла до кузни, чтоб поклониться Силе Ждановичу и жене его, Мудрёне Братиловне, за гостеприимство сестреницы их.
Обратно Гореслава одна шла; ёлочки — шатры иголочками руки покалывали; берёзки на ветру шелестели. И так хорошо было в родном лесу возле Медвежьего озера, где каждая былинка её, Наумовну, знала. А птички звонкоголосые над головой кружились да песни свои распевали. И чего, девка глупая, в чужом краю искала, думала, что где — то есть место лучше родного печища? Нет такого места. Затрещали сухие ветки; Гореслава обернулась и рассмеялась: с ближайшего пригорка скатился Стоян.
— Чего же ты, кметь, падаешь? Земля — матушка не держит?
— Хотел я тебя напугать, а трава — то скользкая, — ответил мальчишка, былинки с себя отряхивая. Подошла к нему девка, по голове потрепала.
— Больно?
— Кметю больно не бывает.
Улыбнулась Наумовна. Глуздень он ещё, братец малый.
— Ну, научил тебя Радий из лука стрелять?
— Научил. Хочешь, шишку вон — ту собью?
Стоян пошарил за пригорком, с которого скатился, достал свой лук и палочку заострённую, что стрелой ему служила, прицелился, стрелу пустил. Удивилась девка, когда шишка на землю упала, только не та, в которую братец метил. Как же подрос, изменился он за год, что его не видела. А Наумыч стоял перед ней, гордый своим умением.
— А Радий ещё к князю на службу не ушёл?
— Нет. Уезжал он в Черен на зиму, а по весне вернулся. Зайти к нему хочешь? — мальчонка странно как — то на неё посмотрел. Нет, не глуздень он.
— Зачем же, не буду жинке его мешать.
— Ошибаешься, сестрёнка, нет у него в доме хозяйки.
— А Ярослава где? — не хотелось Гореславе больше об охотнике говорить, знала ведь, что, как узнает, что вернулась, вено отцу принесёт. — Ушла ли с нашего двора?
— Нет. Она с Желаной коров в поле пасёт.
От сердца отлегло. Не сосватать Радию её вперёд середней сестры.
Стоян с ней в поле не пошёл: захотелось ему по лесу побродить, веточек для стрелок наломать.
Бежала Наумовна по полю, солнцу ласковому лицо подставив. И хотелось ей остановиться, упасть на землю — матушку, вдоволь запахом трав надышаться. И не удержалась — таки. Пьянил, голову кружил аромат цветов полевых, тепло родной земли. Поднялась она на ноги и звонко рассмеялась. Как же хорошо дома вновь оказаться! Огляделась вокруг, коров неподалёку заметила. Вот и Серый, прихрамывая, за бабочками гоняется, а рядом с ним Желана. Подросла девчонка, скоро уж рубаху снимет. Заметив сестру старшую, навстречу ей побежала; от бега даже венок с головы слетел.
— Сестрица, милая, живая! — запыхалась Желана, отдышаться никак не могла. — А нам сказывали, что не вернёшься ты.
Прижалась девчушка к Гореславе крепко — крепко, потом за руку схватила, к коровам повела. Возле их бурёнок сидела Ярослава с хворостиной, мух от себя отгоняла. По — прежнему пригожая она была, коса ещё длиннее стала, только не спешили парни её обрезать.
— Здравствуй, Гореслава. Давненько ты от нас сбежала, сестрёнка, — и рада, и не рада Ярослава была сестриному возвращению. — Давно вернулась?
— Нет. Да разве сама не видала? Серый же меня во дворе встречал, лаял. А теперь он здесь.
— Стоян его сюда привёл. А про тебя брат нам сказывал; я сама — то, когда приехала ты, уж в поле была. Ну, нагулялась ли?
