Урсула Ле Гуин - Проклятый дар
Потом мы оба некоторое время молчали, и я услышал, как Грай высморкалась. Похоже, она плакала.
– Ты только подумай, плакать из-за какой-то сказки! – с досадой пробормотала она. – Просто я вспомнила Меле… Коули, да у тебя все лапы в золе! Ну-ка, давай их сюда. Вот так. – Видимо, последовала чистка собачьих лап, и Коули принялась энергично отряхиваться.
– Давай выйдем на улицу, – предложила мне Грай и встала, но я продолжал сидеть совершенно неподвижно.
– Пойдем, посмотришь, что научилась делать Звезда, – услышал я снова ее чуть хрипловатый голос.
Она сказала «посмотришь». Впрочем, я и сам обычно так говорил, потому что очень трудно каждый раз подбирать какое-то другое, более точное слово. Но на этот раз – наверное, я уже повернул назад в своей темной стране, но еще не понимал этого, хотя что-то в моей душе уже переменилось, – я вдруг рассердился:
– Я не могу «посмотреть», что делает Звезда! Я вообще ни на что не могу «посмотреть». Хватит, Грай! Ступай лучше домой. Все это глупости, и нечего тебе сюда приезжать без толку.
Она помолчала, потом тихо сказала:
– Я сама в состоянии решить, как мне поступить, Оррек.
– Ну так реши! Воспользуйся своей головой!
– Сам воспользуйся своей головой! С ней ведь ничего плохого не случилось, если не считать того, что ты совсем перестал ею пользоваться! В точности как глазами!
При этих словах волна ярости вдруг поднялась в моей душе, той самой застарелой испепеляющей ярости отчаяния, какую я испытывал и в те мгновения, когда пробовал воспользоваться своим даром. Я протянул руку, нащупал посох Слепого Каддарда и встал.
– Убирайся отсюда, Грай! – выкрикнул я. – Убирайся немедленно, пока я не убил тебя!
– А ты попробуй! Сними с глаз повязку!
Обезумев от ярости, я бросился на нее, вслепую взмахнув посохом. Удар, разумеется, пришелся в пустоту.
Коули резко предупреждающе залаяла и крепко прижалась к моим коленям, чтобы я не мог сделать больше ни шагу вперед.
Я протянул руку и погладил собаку по голове.
– Все хорошо, Коули, – пробормотал я. Меня всего трясло от возбуждения и стыда.
Вскоре, но на некотором расстоянии от меня, послышался голос Грай:
– Я пойду на конюшню. Чалую уже несколько дней не выводили на прогулку. Я хочу взглянуть на ее суставы. А потом мы можем прокатиться, если захочешь. – И она ушла.
Я потер ладонями лицо. Обе мои руки и лицо показались мне странно грязными. Должно быть, я нечаянно размазал золу по лицу и волосам. На кухне я подошел к чану, в котором моют посуду, окунул туда голову, потом вымыл руки, причесался и велел Коули отвести меня на конюшню. Ноги были как ватные, и чувствовал я себя так, как, по-моему, должен чувствовать себя глубокий старик. И Коули, словно понимая это, шла медленнее обычного и очень осторожно вела меня.
Мой отец и Аллок уехали, взяв обоих жеребцов, и Чалая была в конюшне одна. Она стояла в большом стойле, где могла даже лечь. Коули подвела меня к ней, и Грай сказала:
– Пощупай вот здесь. Это ревматизм. – Она взяла мою руку и провела ею по передней ноге лошади, по бабке и тонкой кости голени. Я чувствовал, как сильно воспалены у Чалой суставы, как они горячи.
– Ох, Чалая, бедная ты моя, – тихо приговаривала Грай, оглаживая и почесывая старую кобылу, которая постанывала и прислонялась к ней, как делала всегда, когда ее ласкали или чистили скребницей.
– Я даже не знаю, стоит ли мне ездить на ней, – сказал я.
– Я тоже не знаю. С другой стороны, ей ведь нужно двигаться.
– Я могу просто выводить ее.
– Да, возможно, это было бы лучше. Ты для нее стал слишком тяжел.
Я и сам чувствовал, что здорово прибавил в весе. Я слишком долго просидел дома, не занимаясь никакой работой, но всегда испытывал голод, хотя пища и не приносила мне особой радости и казалась безвкусной с тех пор, как я надел на глаза повязку. Рэб и Соссо, а также наша кухарка всегда старались подкормить меня, дать мне что-нибудь вкусненькое, раз уж ничем другим не могли меня утешить. В итоге я не только поправился, но и сильно вырос. Причем рос я так быстро, что у меня по ночам болели кости. И я все время стукался головой о дверные косяки, которых еще в прошлом году совершенно не замечал.
Я взял Чалую под уздцы – я теперь хорошо умел взнуздывать лошадь даже с завязанными глазами – и вывел ее из конюшни. Грай подвела Звезду к сажальному камню и вскочила на нее. Ездила она охлюпкой, без седла. И мы потихоньку побрели по знакомой тропе. Коули вела меня, а я – Чалую; я слышал, как сильно она прихрамывает, идя следом за мною.
– Знаешь, мне кажется, она идет и на каждом шагу охает от боли, – сказал я.
– Так и есть, – откликнулась Грай, ехавшая впереди.
– А ты можешь читать ее мысли?
– Если установлю с ней связь.
– А мои мысли читать можешь?
– Нет.
– Почему нет?
– С тобой я не могу установить связь.
– Почему?
– Слова мешают. Слова и… все остальное. Я могу читать мысли только самых маленьких детей, новорожденных. Именно так мы, например, узнаем, что женщина беременна. Мы можем установить связь с младенцем в ее утробе. Но когда младенец вырастает, его мысли становятся для нас недоступны. Мы не можем ни позвать его мысленно, ни услышать его ответ.
Мы помолчали. Чалая понемногу разошлась и приободрилась, так что мы свернули и сделали круг по тропе над Рябиновым ручьем. И я сказал:
– Скажи мне, как там все выглядит, когда мы подойдем ближе.
– Это место не слишком изменилось. Только травы, пожалуй, чуть больше выросло. Но здесь все еще царит… этот… как он там называется?
– Хаос. А та рябинка?
– Ее нет. Только обгорелый пенек торчит.
Мы повернули назад. И я сказал:
– Понимаешь, самое странное, что я не могу даже вспомнить, как это сделал. Словно открыл глаза, и все переменилось.
– Но разве твой дар действует не так?
– Нет. Во всяком случае, не с закрытыми глазами! Иначе, зачем же мне носить эту проклятую повязку? Когда глаза запечатаны, наш дар спит.
– Но ведь у тебя «дикий дар»… Ты не хотел его использовать… Это случилось само собой и так быстро, что ты…
– Да, наверное. – Нет, я ХОТЕЛ его использовать, подумал я, но вслух ничего не сказал.
И мы поплелись назад. Но Грай явно не могла успокоиться.
– Оррек, ты извини меня за те слова, когда я сказала, чтоб ты поднял свою повязку, ладно?
– И ты извини, что я в тебя чуть посохом не попал!
Она не рассмеялась в ответ на мою неуклюжую шутку, но мне все же стало чуточку полегче.
Это было не в тот же день, но, в общем, вскоре, когда Грай спросила меня о книгах. Она имела в виду те книги, которые Меле писала во время болезни осенью и зимой.
