Карина Демина - Наша светлость
Кайя, пытаясь меня успокоить, трется щекой о ладонь. И кто-то тут нотации читал по поводу авантюр с недопустимой степенью риска?
…все равно пришлось бы проводить разведку. Весной его попытаются снять. Тише, сердце мое, не бойся. Там будет не один Эдвард. Над телом возьмут контроль. Зону отрежут и аккуратно все снимут. Это совершенно безопасно.
Вот почему я ему не верю?
— Кайя, а это тебе надо?
Танк ведь не год и не два существует. И ведь уживались как-то. Зачем рисковать?
— Я чувствую его. Раньше не знал, и было легче. А сейчас постоянно, как будто… как будто отец не ушел после взлома. Он тут. — Кайя прижал мою ладонь к своему виску. — И продолжает меня ломать. Я ведь даже не знаю, что делает этот блок.
— И существует ли он.
— Что?
…Кайя, насколько ты веришь этому человеку… ну не человеку. Эдварду?
…доверяю я тебе, Урфину и дяде. Все. Что касается Мюррея, то мне пришлось быть откровенным.
…тогда я не понимаю. Ты впустил его в свою голову, едва не умер, а теперь мучаешься. Он тебе рассказал, как понимаю, много интересного. Но что из этого правда? А раньше где он был?
…ты несправедлива, сердце мое.
…почему? Ты не слышал других протекторов и в этом вся проблема? А письмо они не могли написать? Или послать парламентера? Вариантов тысяча, если уж так хотели с тобой поговорить. Да и о нашей свадьбе весь протекторат знал. Сомневаюсь, что здесь нет ни одного человека с… той стороны.
…это не принято. Послы — да. Шпионы — нет. Это как если бы я подкупил слуг, чтобы они рассказывали мне про то, как Урфин живет.
…хорошая, кстати, идея.
…Иза, блок есть. Я… слышу его. И я хочу, чтобы меня от него избавили.
Он не отступит. Но и у меня веры к протекторам не прибавляется. Чем больше думаю, тем более дерьмовой выглядит вся эта история. Как Сержант сказал? Семьи пожалеют о невмешательстве?
И не получилось ли, что эта их жалость стала причиной внезапно протянутой дружеской руки.
Где они все были, когда Кайя действительно нуждался в помощи?
…когда ты злишься, ты пылаешь. Это очень красиво. Сердце мое, я понимаю твои сомнения. И да, Мюррей появился не случайно. Весной я был несколько… агрессивен. И моя неуравновешенность подвигла их на поиск стабилизирующего элемента. Урфина использовали.
Неуравновешенность? Стабилизирующий элемент?
Экспериментаторы фиговы. А просто взять и помочь? По-человечески?
Сначала бросить Кайя в компании садиста-психопата. Отвернуться. Забыть о существовании, позволить чувствовать себя ничтожеством. И наконец, послать парламентера.
Полагаю, кандидатуру выбирали тщательно.
…на это глупо обижаться. Тем более что без их помощи я от блока не избавлюсь.
Кажется, я услышала лязг и скрежет. Башня старого танка поворачивалась, желая взять на прицел глупца, который хотел убрать этот подарок прошлого.
— Сердце мое, — Кайя обнимает меня, бережно, точно опасаясь, что я вот-вот исчезну, — главное, что теперь у меня есть ты. Без тебя я бы точно умер. Уже поэтому я буду играть по их правилам. Во всяком случае, пока не разберусь, что там к чему.
Плечо затекло, потому что на нем лежали. Открыв глаза, Урфин несколько секунд разглядывал светловолосую макушку, пытаясь сообразить, кому она принадлежит и как этот кто-то очутился в его кровати.
Вспомнил.
И едва сдержал смех. Вот уж правда: научил плохому. Хорошо хоть недоучил.
Тисса спала крепким сном человека с чистой совестью и твердыми принципами. И хорошо бы, чтобы сон продлился еще часика два. За это время Урфин попытается исправить то, что еще поддается исправлению. И хотя подмывало остаться, дождаться пробуждения, он очень осторожно убрал ее руку с груди и высвободил плечо, подсунув вместо него подушку. Тисса не шелохнулась.
А выражение лица по-детски умиротворенное, счастливое даже. Интересно, что ей снится?
Дом? Обыкновенная семья?
Урфин не представлял себе, какой должна быть обыкновенная семья. Он видел их только издали, а теперь вдруг отчетливо осознал, что вряд ли из всей этой затеи хоть что-то выйдет.
С другой стороны, отступать уже поздно, и, главное, желания нет никакого.
Подняв платье — выглядит так, точно его силой сдирали, что в принципе соответствовало действительности, — Урфин аккуратно повесил его на спинку кресла. Туда же отправились чулки.
Значит, он вправе поступать так, как считает нужным? И в этом все дело? Еще немного, и Урфин поверил бы…
За дверью, которую он прикрыл очень осторожно — не хватало еще разбудить, — ждал Гавин. И вид у него был нехарактерно мрачный. Сразу барон вспомнился: вот что значит семейное сходство.
Гавин молчал.
Урфин ждал, изо всех сил стараясь не расхохотаться, — нечего ребенка обижать. А настроение что-то не в меру веселое, давненько такого не бывало.
— Ну? — Урфин все-таки понял, что придется первым начинать беседу.
Гавин набычился.
— Говори уже. Не трону.
И ведь страшно ему до зубовного скрежета, а молчать не станет. Упрямая деграсовская натура. Барон, пожалуй, порадовался бы.
— Вам не следовало обижать леди. За нее некому заступиться.
А тон такой, что того и гляди совесть очнется, хотя она — дама воспитанная, не лезет, куда не просят.
— Ну почему некому? Ты и я. Уже двое.
На легкость тона Гавин не настроен. В его понимании все более чем серьезно, и позицию следует уважать.
— Гавин, я точно не собираюсь ее обижать. И никому не позволю этого делать. Надеюсь, недоразумение разрешено?
Кивок.
— Извините.
— Да не за что тебе извиняться. Я рад, что у тебя хватило духу не промолчать.
Мальчишка дернул носом и подбородок задрал, пытаясь казаться выше. Надо будет лошадь ему подобрать, и к оружейникам заглянуть не мешало бы: деревянные мечи хороши, но пора и железо осваивать.
— Я не трус.
— Никогда и близко не думал. Гавин, я понятия не имею, что у тебя с Гийомом не сложилось… и выяснять не стану, потому что это будет не совсем честно с моей стороны. Если захочешь, то расскажешь сам. — Конечно, нехорошо детей обманывать: история вышла громкая, и Урфин без труда узнал подробности. Куда сложнее оказалось сохранить спокойствие и не вмешиваться. — Но я рад, что твой отец доверил мне тебя учить.
— Спасибо.
Недетская краткость. Ничего, со временем отойдет. Хорошо бы Гийому к этому времени объявиться, уж больно счет к нему велик.
— Так, — Урфин указал на дверь, — если вдруг проснется раньше, чем я вернусь, то ванну и завтрак можно. Уходить — нельзя. Скажешь, что я запретил.
