Наталья Самсонова - Игрейн. Леди с надеждой
— Мы можем противостоять этому?
— Ради чего мне оставаться в Ковене? Когда ты сможешь мне ответить, тогда и я не промолчу.
Пирожки, горячие, вкусные пирожки. Я ем эту восхитительную вкусность по пути к своим покоям. За поздним ужином я так и не поела, и сейчас в голове приятно шумело вино. Выпитое на голодный желудок, оно быстро добралось до разума, хоть и было слабым. Ничем иным я не могу объяснить, каким образом я позволила маркизу целовать себя. И почему сейчас он обнимает меня за талию и шепчет куда-то в макушку о том, как же я красива и мила.
В гостиной маркиз склоняется надо мной, крепко прижимает к себе и целует так, как целовал лишь в Дин-Гуардире. Сминает мои губы в собственническом поцелуе, не похожем ни на один из тех жалких поцелуйчиков, что я выигрывала на балах. Его губы немного горчат, я чувствую отзвук клубники и сливок, и это отрезвляет меня.
— Нам пора спать, Атолгар.
— Да, Игрейн, — он лишь крепче прижимает меня к себе, замирает и, оттолкнув меня, вылетает прочь.
Глава 12
Лорд Дирран прыгал козликом под звонкий смех королевы и ухмылку Его Величества. Сегодняшний вечер был посвящен играм и семье. В королевской гостиной яблоку негде упасть — лорды и леди привели своих детей, внуков и племянников. Кто-то плакал, и служанки подносили младенцам слабый сонный отвар, кто-то слишком громко смеялся и бегал, с этими разбирались маги, остужая эмоции детей. Королева сидит на своем импровизированном троне, Адеррин стоит рядом с ней и отпускает шуточки, глядя как престарелые милорды, высоко задирая тощие ноги, пляшут с детьми.
Роберта периодически промокает виски душистой водой — ей невмоготу от духоты, запаха детской мочи и ядреного аромата духов. Как назло все окна закрыты, и свежий ветерок не способен поспособствовать облегчению ситуации.
Привычные ко всему придворные угощаются выставленными на столах яствами, пьют вино и кормят своих капризничающих детей. Мне, как и Роберте, кусок в горло не лезет.
Вот лорд Дирран возглавляет детский хоровод, его куцая седая косица нелепо трясется, по лицу стекает пот. Украдкой он утирается широким платком, и вновь бросается выплясывать под одобрительным взглядом королевы.
— Не понимаю, что происходит, — отстраненно произношу я.
— Будто я понимаю, — фыркает Роберта и манит меня за собой. За портьерами скрыт уединенный альков. — Не трогай стены, они, как правило, несут на себе отпечатки чужой страсти.
На поясе Роберты внушительный мешочек, в нем трубка и кисет с табаком. Женщина закуривает, сноровисто набивая трубку. Я помню движения еще по своему отцу — быстрые, отточенные годами.
— Менестрель оказался девчонкой, — Роберта выпускает изо рта дым и довольно улыбается. — Коронер и так-то не особо умом отличался, начал заикаться. Расстегнул камзол, а там, вместо впалой мальчишеской груди задорные девичьи сиськи. Бедняжка, ей было не больше шестнадцати, девица нетронутая во всех смыслах, — миледи неприятно смеется. — Возникают вопросы, верно?
— Менестрель оказался девчонкой. Коронер начал заикаться, расстегнув камзол — вместо тощей мальчишеской груди задорные девичьи сиськи.
— И самый главный, почему королевская прихлебательница делится подобной информацией, — щурюсь, едкий табачный дым раздражает глаза.
За портьерой шорох, невнятный стоны и раздраженное:
— Неужели другого места нет?
— Любиться дома нужно, — ехидно отзывается Роберта и выбивает трубку на пол. — Грязнее не станет. Все просто, дорогая моя. Сейчас мне это выгодно, и не твое дело, что за дивиденды я с тебя получу.
— Я могу поступить так, как вам не понравится.
— Главное, чтоб ты вообще хоть что-то начала делать, а то потонешь в потоке экскрементов.
— Хорошее у вас образование, миледи.
— А то ж, — хмыкает Роберта, — чай надо было бабехе деревенской лоск придать. Да-да, слухи не врут, народилась в селе сильная ведунья, там меня муж и заприметил. Это после я уж пообтаскалась по дворцам, и весь дар себе в уши залила. Знала бы, какая роскошная жизнь меня ожидает, бежала бы без оглядки сквозь крапиву. Я ведь от него, почему, не утекла тогда? Босиком была, а впереди овраг с крапивой. Ну а после купилась на мягкую постель, вкусную еду и красивые платья. Не лупай глазами, Игрейн, я тебе не тайну открыла. Идем, пора возвращаться на праздник семьи и счастья, чтоб им всем пропасть.
Придворные жмутся к стенам — в центре зала Их Величеств развлекают артисты. Безвкусица возведенная в абсолют.
— Любима труппа короля, только они имеют право выступать в Дин-Эйрине, — негромко произносит Роберта и меня окатывает жаром. Свист рассекаемого воздуха, глухой удар, я вернулась в тот день. Солнечный день, когда король явил мне свою милость — оставил жить.
Беру со стола яблоко, предвкушая кисловатый привкус во рту. Роберта что-то маловразумительно шипит, поворачиваюсь к ней. Представленные кушанья не вызывают аппетита — по такой жаре немудрено отравиться каким-нибудь особенным деликатесом.
— Старик совсем из ума выжил, какие коленца выписывает, — хмыкает Роберта.
— От короля и королевы зависит его благосостояние, — повторяю набившую оскомину шутку и кладу фрукт назад. Без него кисло.
— Зря ты так думаешь, род Дирран поправил свое положение еще пять лет назад. Это уже Ее Величество принялась задаривать родственников, едва представилась такая возможность. Нищими они к тому моменту уже не были.
В дальнем, от нас, углу зала раздался горький, полный ужаса крик. Мы стояли лицом к королеве и я с содроганием отметила почти счастливую, безумную улыбку Ее Величества. Он отсалютовала кубком залу и начала нараспев декламировать:
— Моя девочка лежит в сырой земле, холодной, — отпивает глоток вина, — моя девочка больше не будет петь, — еще глоток, — маленькая, невинная овечка разорвана стаей волков, — королева допивает свое вино и отбрасывает кубок на пол. — Вы убили мою девочку, поднесли менестрелю отравы, так угощу же вас ядом и я!
Ее Величество хохочет, откинувшись на спинку золоченого кресла, я вижу уже шестерых агонизирующих людей.
— Моя девочка, за что?! — этот дикий крик принадлежит кому-то из мелких дворян. Обезумевшая от горя мать бросается к королеве но ей не суждено пересечь невидимый рубеж — тяжелая стрела срезает леди.
Под королевский смех в залу вбегают люди — лекари, слуги, где-то мелькает шляпа Чумного, Роберта цепко держит меня за руку. Король по-прежнему стоит возле своей обезумевшей жены, рассматривает ее со смесью презрения и жалости. Но венценосной все равно, она обнимает себя за плечи, раскачивается, вновь и вновь обещая дочери защитить ее.
