Тимофей Алексеев - Дети заката
Огонь быстро побежал по смолёвым дровам и разгорелся жарким пламенем. Живой огонь, он располагает к беседе. Да и чай на костре, настоящий, живительный, язык развязывает. Леший посмотрел на старшего:
— Не знаешь, с чего начать?
— Уж не допрашивать ли ты нас здесь решил? — улыбнулся Валентин Михайлович.
— Да нет, это не по моей части. Я ведь Леший, моё дело — лес. Скорее, я и мои гостьи вас интересуют. Только нового-то ничего нет. Я так понял, вы в скитах были? Сохатый мне сказал… Он сейчас тоже подойдёт, пошёл переодеться после леса.
— Ну, это хорошо, все будут в сборе… А о скитах, Леший, надо всем забыть. Зачем помнить то, чего нет?
— Как это нет? Вы что же, ничего не видели?
— Надо забыть всё! Нас тоже нет… И никогда к тебе не приезжали.
— Понял, не дурак…
На тропинке показалась Ведея со Снежей, они несли приготовленный ужин. Снежа уже была в джинсах и рубашке Лешего и ничем не отличалась от городских девушек, только на кожаном шнурке вместо сотового телефона болтался хороший охотничий нож. Поставив на стол снедь, Ведея повернулась к Лешему:
— Ты помоги мне принести кувшины с пьяным мёдом, его я по преданьям настояла.
Сидевшие за столом гости в восхищении наблюдали за стройными женщинами, похожими друг на друга. Сажин даже привстал со скамьи, забыв вытащить сигарету изо рта. Сигаретный дым попал ему в глаза, и они наполнились непроизвольной слезой. Они молча кивнули им головой, и Сажин отвернулся, вытирая глаза от набежавшей слезы. Дмитрий с Ведей принесли бутыль с напитком и поставили на стол.
— Ну нет! Сначала баня! А после неё и принять не грех! — Валентин Михайлович вопросительно посмотрел на Лешего.
— Как скажешь, командир…
Парились долго. Почти совсем стемнело, уже пришёл Сохатый, который молча сидел за столом и не отводил глаз от Снежи. Леший заметил, что Снежа волнуется. Она то и дело опускала глаза, стараясь не встречаться с взглядом Сохатого. А им и не нужны были слова, словами всего не скажешь. Ведея заметила это и грустно улыбнулась:
— Любовь, она не смотрит на время и место, и раз ей суждено случиться, её не остановишь. Она, как мёд, в любую щелку просочится, и её примет благодатная земля. И ей без разницы, что над землёй творится: стоит ли мир, иль кровь на бранном поле льётся. И вопреки слезам она смеётся, соединяет души на века… Вот только ей не суждено купаться в яви, лишь только помнить неземную нить. Но этот её путь начертан изначально, он даден ей богами…
Она попросила всех гостей сесть за стол. Сначала выпили за лёгкий пар, потом за хозяина и хозяйку дома. Она разливала свой пьяный мёд по бокалам гостей, лилась непринуждённая беседа. Всем, кроме Сохатого, было весело — он сидел с нахмурившимся лицом, пил небольшими глотками и шептал:
— Так будет лучше, так будет лучше для всех… И для меня тоже.
Никто не обращал на него внимания. Колесников с Сажиным вспоминали Чечню, чертили вилками по клеёнке свои ущелья и точки, где сидели когда-то, обороняясь. Валентин Михайлович улыбался, как малое дитя, глядя на Сохатого и Снежу. Леший с Ведеей говорили о том, что так тяготило их обоих, — о будущем расставании. Уже к полуночи все отправились спать в дом, Снежа пошла провожать Сохатого. В беседке остались вдвоём Леший с Ведеей.
— Да, это не конец… Сейчас я поняла: в наш мир уйдёт с сестрой Сохатый.
И как бы в подтверждение её слов на реке взревели лодочные моторы. Они бросились на берег реки. При лунном свете на середину реки выходила на глиссер лодка. Сохатый сидел, крепко вцепившись в руль, словно боясь, что его кто-то отнимет или он сам раздумает и вернётся назад. Успевшая переодеться в свой сарафан Снежа сидела рядом. Её длинные волосы развевались по ветру и на резких поворотах ложились на плечи Сохатого и как бы обнимали его…
Только к полудню поднялись гости и засобирались на рыбалку. Их обещал вчера свозить Коля Колесников на окуней в Заломную курью, что впадала в реку немного выше Буранова. Коля Колесников прибежал уже поздно, притащил удочки и блёсна, но все уже снова сидели за столом, похмелялись пивом, закусывая солёной рыбой.
— Что-то Сохатый не пришёл, — проговорил участковый, присаживаясь к столу. — Проспал, видно. Нам больше достанется, — веселился он. — Ох, хорошо-то как, мужики! Я сейчас, только к лодке схожу, бензин унесу, и — на окуней!
Только на рыбалку никто не поехал: оказалось, вчера кто-то отвязал лодку, как сообщил Колесников. Но вместе со своим печальным известием он притащил ещё пива, и все снова уселись за стол.
— Вот с этого надо было и начинать, — проворчал Валентин Михайлович. — А то лодка, лодка. Да найдёшь ты свою лодку! Хорошо же сидим! Зачем бедную рыбку ловить? Она закон не нарушала, так и пусть плавает… Правильно я говорю, Сажин?
— Так точно, товарищ майор! Хоть раз вырвались из своих стен! Надоел город до чёртиков. А тут воздух, баня, пиво. Ну, давай ещё за хозяев дома!
Звонко прогремели бокалы.
— Спасибо вам за приют!
Глава 16
Утром князь, облачившись в дорогие одежды, шёл со жрецом на восходящее солнце. И когда первый луч золотом покрыл росистую землю и трава засверкала мокрыми самоцветами, они сделали по глотку зелья, и шагнули навстречу неизведанному, и канули в начинающем розоветь свете. Их поглотил утренний туман, покидающий землю…
А по землям князя и Невзора летят чёрными птицами конники, поднимая клубы пыли и зелёный дождь луговых сверчков. Солнце тяжёлое, в мареве, пыль над землёй, дым. Скачут, ищут последних отступников. Только нет уж никого, и вернутся ли — никому неведомо…
Ступил князь с волхвом снова на землю после долгих странствий. Только земля под ногами дымилась, как тогда в деревне Невзора. Не жгла ноги, но жгла душу. Страшно вдруг стало князю! Закрыл глаза рукой, стараясь стереть, что перед взором предстало. Только голос внутри себя услышал: «Смотри! На то и путь искупления. Дыши этим воздухом! В этом и твоя вина — что видишь перед собой. Дыши этой виной, откладывай её в памяти». Рука посох сжала, пальцы онемели, словно в воде ледяной руки. Холодный пот по спине скатился градинами. «Дыши, князь, есть в этом и твоя доля», — прокатился над дымящимися кучами смех.
Как много зла скопилось за тысячу лет! Злом пропитан воздух, злом насыщена вода в ручьях и реках. Зловонием дымят мусорные свалки больших городов и копошатся в них опустившиеся, озлобленные люди, которые уже не верят в добро. Да и в зло тоже! Эти люди пострадали от добра и зла, оставшись без ничего. Они нашли здесь последнее пристанище. Но они не стали, находясь здесь, носителями зла, подобно крысам, разносящим болезни. Но стали вопреки всем бедам носителями добра, потому что не было на свете более нежного и заботливого отношения друг к другу. Морозными ночами, когда и собаки забираются в тёплые места, они ходят и поднимают друг друга, потому как сон на таком морозе равносилен смерти. Но смерти они не боятся — для них смерть избавление. Опасаются остаться калеками, поморозив руки и ноги, потому как будут в тягость своим товарищам. И даже серые вороны боятся этих людей: они стали отбирать их исконное пропитание. И вороны сидят теперь вдалеке от пищевых отбросов и только недовольно горланят. Может, возмущаются. А может, просто по-птичьи, по-вороньи, высказывают сострадание к потерявшим свой облик людям.
