Е. Кочешкова - Зумана
Увы… Шут знал, болезнь все еще таится среди участников похода. Чума тлела так глубоко, что он не взялся бы точно сказать, кто еще здоров, а кого следовало бы "отправить в трюм", подобно тем двум матросам, которые по прошествии стольких дней были выпущены из под ареста и теперь вместе со своими товарищами жарили над костром надоевшую до оскомины рыбу.
Конечно, Шут мог бы поведать остальным, что огненная смерть никуда не делась. Да только знание не всегда дает понимание, как это исправить. Оставалось только молиться о том, чтобы иноземная зараза тронула как можно меньше людей… Оказавшись на суше, они совсем потеряли осторожность. Снова все питались из одного котелка, пускали по кругу мех с вином и, казалось, вели себя так, словно хотели поскорей забыть о страшной угрозе, которая, как им думалось, обошла их стороной.
Поначалу Шут еще мучился вопросом, стоит ли посвящать в свое знание Элею, но быстро пришел к выводу, что это будет лишним. Она только изведет себя бесконечными терзаниями о печальной судьбе своих подданных, которую уже не отвратить. А изменить все равно ничего не сможет. Поэтому Шут оставил все, как есть, и теперь пытался убедить себя, что не все еще потеряно. Что, может, еще случиться чудо, и люди с «Вилерны» останутся в живых, а сам он сумеет найти в степи то, зачем отправился в путь.
Хотя откуда бы ему взяться, чуду этому…
Когда Шут, немного успокоившись, вернулся, костер уже давно разгорелся, сэр Тери снова ушел, а Хирга, напевая, помешивал в котелке неизменную рыбную похлебку.
— Скорей бы в дорогу! Ведь правда же, господин Патрик? — сказал он, когда Шут ступил в круг света. — Скажите, а вам не любопытно узнать, что там за степь такая и на что похоже дикарское становище? Мне, вот, очень! — Хирга зачерпнул варева деревянной ложкой и, аккуратно дуя, попробовал будущий ужин.
— Не стоит называть дикие народы дикарями, — Шут сел рядом с мальчиком на свернутое походное одеяло. — Интересно, конечно… Но я плыл сюда не затем, чтобы ходить по заброшенным костровищам…
Хирга вздохнул. Они все не за этим плыли. Ночь давно сгустилась над берегом, и в свете костра оруженосец опять показался Шуту старше, чем был на самом деле.
— Ну все равно… — грустно улыбнулся мальчик и помахал ладонью, отгоняя едкий дым от лица, — хоть посмотреть… Завтра половина отряда уйдет в степь — за провизией. Жаль я не могу с ними… Я ведь дал себе слово не покидать принцессу.
Шут кивнул. Но сам он, в отличие от Хирги, такого слова не давал. И в глубине души все-таки надеялся на что-то… Непонятно, на что.
— А я пойду с ними, — решил он в этот момент, и мальчишка лишь вздохнул тоскливо. Ему страсть как хотелось побывать в дикой степи.
"Мне бы твои проблемы", — с печальной улыбкой подумал Шут.
18
Дорога к становищу стелилась меж пологих холмов, вдоль узкого ручья. Убегала к далеким горам мимо редких чахлых кустиков, по колено в траве. Высокий сухой ковыль стелился до самого горизонта, временами огибая пятаки каменных насыпей. Идти было легко и даже приятно. Шут без труда поспевал за крепкими выносливыми стражами Бриналина, которые сразу взяли решительный шаг. Он еще и глазеть по сторонам умудрялся, думая, как бы все это увидел Хирга… Мальчик просил рассказать ему после о степной дороге.
Странное дело, но чем дальше отдалялись берег и скалы, тем легче становилось Шуту. Словно бы железная лапа тоски ослабила свою мертвую хватку.
А увидеть эти земли и в самом деле стоило. Увидеть снежные вершины гор, далеких как другой мир, бескрайнее море трав, сияющих под солнцем как Шутовы волосы, и огненный шар солнца, что воспламенил их на закате.
Шли они без передышек. Вместо обеда — полоски сушеного мяса и вино из походной фляги. Только когда огненный шар отгорел, сэр Дорвел, назначенный старшим в отряде, скомандовал привал.
Шут к этому времени здорово устал, но об отдыхе речи не шло — все разбрелись собирать скудные колючки, сухую траву и прочий степной сор, который только с натяжкой можно было назвать топливом для костра. Шуту не особенно везло в этом деле. Он забрел достаточно далеко от лагеря, где робко и неуверенно расцветали лепестки огня, но так ничего путного и не нашел.
В какой-то момент, почти решив поворачивать обратно, он заметил чуть в стороне странный силуэт. И даже вздрогнул от неожиданности, приняв его за человека. Однако присмотревшись, понял, что это лишь очередной невысокий столб врытый в землю. Уже несколько раз за день путники обманывались подобным образом, но всякий раз «человек» оказывался всего лишь деревянным изваянием. Столбы были разбросаны по всей степи без какой-либо видимой логики и смысла. Хранители небрежно осмотрели пару из них и больше не уделяли изваяниям ни малейшего внимания. Шут же задолго до появления деревянных силуэтов на горизонте начинал чувствовать странную внутреннюю дрожь и как будто даже призыв. Но днем, когда нужно было спешить за отрядом, у него не находилось времени рассмотреть диковинные столбы.
Зато теперь он без колебаний направился к изваянию и вскоре уже с интересом разглядывал его. Столб и в самом деле оказался непростым. Обвязанный цветными лентами, он сверху донизу был покрыт резным узором с изображениями животных и птиц. И страшными ликами людей. Глаза их смотрели как живые, а рты казалось вот-вот заговорят. Шут понимал, что это просто сумерки играют с ним злую шутку, но ему все равно стало не по себе и захотелось к костру, чей свет мерцал поодаль. Тем более, что в сгущающейся темноте разом похолодало.
И все же…
Вместо этого Шут опустился на землю и, ведомый странным предчувствием, прислонился к столбу спиной и затылком, словно хотел отдохнуть под ним, как под деревом. И почти сразу услышал странные голоса, мерные тугие удары с перезвонами, шепотки, вздохи… Глаза сами собой закрылись и распахнулись по-другому. Вокруг по-прежнему была просто ночь и степь… но теперь Шут отчетливо слышал в этих голосах один особенно звучный. Он пел на неведомом языке и звал, звал… и не узнать этот хриплый голос было невозможно… Степные сны продолжались наяву…
Обратно Шут, чумной от своих ощущений, вернулся только когда услышал, как его кличут по имени. И долго выслушивал от сэра Дорвела сердитые нравоучения на тему беспечности и безрассудства. Впрочем, в конце концов, рыцарь пригляделся повнимательней к отрешенному взгляду своего собеседника и лишь рукой махнул — что взять с блаженного…
К становищу они пришли только на третий день. И издалека заметили, как в небо поднимается тонкая полоска дыма.
— Но там же кто-то есть! — воскликнул Линта, вглядываясь воспаленными глазами в очертания покинутого становища. За время пути парень здорово устал, гораздо больше, чем Шут, который уже к концу второго дня перехода понял, что тело его и в самом деле гораздо более выносливо, чем он предполагал. Зато Линта теперь постоянно ловил на себе настороженные взгляды — последнюю пару дней по ночам его мучил кашель.
