Валерий Капранов - Глупец
За столом сидели экавэдешники и хрустели солёными огурцами, принесёнными фельдшером из Марфиного погреба. Сам же фельдшер, расположился, на дубовом табурете не далеко от них. Он с тщательным видом протирал, свои очки блюдца, подолом грязной рубахи. Водрузив их на переносицу. Заправил дужки за уши. Ехидно сощурившись, он сказал:
— Ну что Марфа, и на старуху бывает проруха.
— Молчать, — гавкнул ему капитан, всем своим видом давая понять, кто здесь хозяин.
Врач втянул шею в плечи и, поднося трясущуюся ладонь к губам, с умоляюще заискивающим видом, взглянул на энкэведешников. И замолк.
— Гражданка Боровицкая. Вы обвиняетесь в укрывательстве и пособничестве, беглому военнопленному, руководителю диверсионно-разведывательной группы Фридриху фон Айнхольцу, — сказал капитан, привстав из-за стола, и широко уперся руками в столешницу. — Хочу вас предупредить, что чистосердечное признание и содействие в поимке особо опасного преступника, повлечёт смягчение, вынесенного вам приговора.
Марфа стояла, прямо глядя в глаза капитану. Ни один нерв не дрогнул на её лице. Для себя она всё уже решила заранее. Припираться и оправдываться, не было смысла. Унижаться перед этими выродками она не станет. Каким бы ни был исход их визита, результат будет один. Её арестуют и увезут.
По рассказам людей, Марфа не могла припомнить ни одного случая, чтобы приехавший, за кем-то воронок, уезжал без жертвы. Она будет молчать, чтобы ни случилось. На душе было легко и спокойно, оттого, что Фридрих всё-таки успел. Не попал в лапы к этим заплечных дел мастерам.
— Молчишь… тварь. Ничего, сейчас мы тебя разговорим… Берданкин!.. — крикнул капитан.
По крыльцу застучала дробь каблуков и в дверном проёме, выросла фигура молоденького водителя.
— Сейчас принесёшь ведро воды. И захвати в машине бумаги для протокола.
— Есть. Товарищ капитан, — выпалил паренёк и умчался выполнять распоряжение.
— А ты, — капитан обратился в сторону к фельдшеру — пока на дворе подожди. Надо будет, позовём.
Фельдшер, испуганно оглядываясь, вышел из горницы. Он начинал трезветь. С трезвостью приходило осознание серой реальности жизни. Обстановка и поведение Марфы не предвещало для него ничего хорошего.
Два дня назад он сидел обозлённый за то, что с этой партией медикаментов из области, ему урезали рацион медицинского спирта. Жизнь была собачья. А на водку, для употребления в тех количествах, к которым он привык, денег не хватало. Подношения от населения, были значительно меньшими, чем на предыдущем месте. Оттуда его выперли за систематическое и беспробудное пьянство. И направили в эту дыру. Местное население не доверяло традиционной научной медицине. И народ обращался всё чаще к Марфе, которую все здесь любили и уважали. Старика это страшно бесило. Но поделать с этим он ничего не мог.
А позавчера, когда он, матерясь, разбирал по накладной привезённые медикаменты, к нему забежал пацанёнок. Несмышлёный деревенский подпасок, часто бывал у него. Фельдшер баловал мальчонку глюкозой, за то, что тот был, пожалуй, единственным представителем местного населения, кто серьёзно к нему относился. Да и то, пожалуй, по малолетству и из-за отсутствия житейского опыта. Вот тогда-то, парнишка и ляпнул, что мол, видел в лесу знахарку Марфу с каким-то ненашенским мужиком. Ну, а за фельдшером дело не стало. Приученный за свой век, к гражданской бдительности, тот отправил мальчишку, а сам, набрал номер телефона областного НКВД.
С улицы он услышал:
— Ты ж что думаешь, мы тут миндальничать с тобой будем? Говори! Или собственной кровью умоешься…
Марфа стояла как изваяние. Капитан подошёл к ней в плотную и наотмашь ударил её по лицу. Удар оказался хлёстким и сильным, так что женщина отлетела к стене и ударилась больно о тёсаные брёвна.
— Ну, теперь поняла, что не шутки шутить приехали? — наступал на неё капитан.
Она отодвинулась от стены, но продолжала молчать. Щека на лице горела, а висок наливался пунцовым цветом, от удара о бревенчатую стену.
— Вот дура баба, — вставил лейтенант — с ней по-хорошему, а она молчит.
— Ты пойми мразь, мы ведь его всё равно поймаем, а с ёго показаний накрутят тебе полную катушку и отправят лес в Сибири валить. Будешь гнить там до самой старости. И вернёшься потом без зубов с отмороженной жопой, кровью харкать на каждом шагу.
Сохраняя абсолютное спокойствие, Марфа гордо подняла подбородок и отвернула лицо. Взгляд её упал на фельдшера, которого она увидела в распахнутом окне. Тот, увидев ненавистный взгляд знахарки, юркнул в сторону с видом побитой собаки.
— Слушай, а может она немая? — с кривой усмешкой обратился лейтенант к капитану.
— А вот это мы сейчас и проверим, — зло бросил тот — Берданкин!.. Где тебя черти носят?!
— Прибыл. Товарищ капитан, — из проёма двери появился вытянутый в струну водитель, с полным ведром воды и папкой под мышкой.
Он с недоумением смотрел на Марфу. Красные пятна на её лице, настораживали его и пугали.
— Так и будешь молчать. Врагов советского народа выгораживать? капитан вцепился своей пятернёй в лицо женщины.
Не получив ответа, он скомандовал, кивая водителю:
— Тащи её к двери. Сейчас мы её разговаривать будем…
Берданкин взял Марфу осторожно за локоть и потянул к дверям.
— Ты что, б…дь, на прогулку собрался? — зашипел на него капитан — Я сказал
, тащи, а не любезничай. Не хрен с врагами народа церемониться.
И, что было сил, пнул женщину сапогом. Берданкин испугался, что начальство сейчас начнёт срывать свой гнев и на нём, и резко дёрнул знахарку за рукав.
— Держи крепко, чтобы не вырвалась… — приказал капитан Берданкину, засовывая Марфины пальцы в проём между дверью и косяком.
Дверь была добротная, дубовая с массивной медной ручкой в форме кольца. Водитель стоял с расширенными от ужаса глазами, а капитан медленно и со знанием дела начал закрывать дверь. Вскоре дверь остановилась, чувствуя мешающую преграду.
— Ну что, будешь говорить сука, или дальше будем осваивать «разговорник»? — злобно спросил капитан.
Марфа крепко зажмурила глаза, в ожидании последующей пытки, но говорить она не собиралась.
— Ну, молчи, молчи… Я тебя предупреждал, — сказал капитан и навалился плечом на дверь.
Послышался гулкий хруст и громкое с всхлипами судорожное дыхание женщины. Марфа сползла на пол. Дикая, ужасная боль разбегалась от сломанных пальцев, по её рукам. Тело бросило в дрожь, а лёгкие словно парализовало. Она держалась, как могла, но муки были настолько невыносимы, что она не смогла подавить вырывающиеся стоны. Слёзы обильно бежали по дорожкам, появившихся на щеках морщин, от крепко зажмуренных глаз.
