Ольга Денисова - Черный цветок
Ворошила вообще мучил его постоянно - то компрессами, то растираниями: все они как специально жгли кожу; поил горькими отварами, от которых кашель только усиливался, и еще заставлял глубоко дышать и переворачиваться с боку на бок.
Иногда рядом с ним подолгу сидел Полоз, рассказывая интересные истории, - оказывается, и он, и Ворошила не всю жизнь прожили в лесу, а учились в Урдии, и самым разным наукам, почти как благородные. Только не смогли долго жить у моря - вернулись к своим, в лес.
- А зачем, Полоз? Зачем ты учился? Неужели интересно было? - удивлялся Есеня. Для него обучение наукам сводилось к азбуке и отцовским подзатыльникам.
- Превзойти хотел. Заело меня, что они такие умные и благородные. Чем я хуже? А потом понравилось. Но толку все равно никакого нет. Зачем в лесу геометрия да философия?
Болеть Есене было очень скучно. Ему надоело лежать - то у костра, то в землянке, - но стоило подняться на ноги, как он тут же понимал, что больше нескольких шагов пройти не сможет: колени гнулись, голова кружилась до тошноты, и внутри все дрожало от напряжения. Разбойники смеялись, завидев, как он встает и пошатываясь бредет к кустикам.
- Жмуренок! Тебе помочь штаны спустить? Или, может, подержать чего надо? А то еще уронишь!
- Иди подержи… - отвечал Есеня. Голос у него тоже был слабым, и издали никто не слышал, что он отвечает.
От скуки и желания отомстить ему снова захотелось придумать что-нибудь веселое, но как это сделать лежа? В конце концов ему пришла в голову одна штука - он, правда, сомневался в ее благополучном исполнении, но результат был что надо. В свою фляжку он налил кваску и для верности добавил сахара. Обычно квас разливали из больших бутылей, во фляжках почему-то держали только воду, так что, по его прикидкам, никто не ждал от фляжки подвоха. Когда за завтраком у костра собрались все разбойники - а за время его болезни и раненые успели поправиться, - Есеня, обычно лежавший ближе всех к огню, встряхнул фляжку и сделал вид, что винтовая крышка закручена слишком сильно. Сначала никто не обратил на это внимания, но Есеня приложил все усилия к тому, чтобы разбойники заметили его «мучения».
- Чё, Жмуренок, силенок не хватает? - посмеялся Хлыст.
- Мало кашки кушал! - захохотали сзади.
- Мама Гожа, дай ему еще ложечку!
- Да не мучься ты так, дай сюда, - протянул руку Ворошила.
- Я сам, - обиженно ответил Есеня.
- Давай, - Ворошила вырвал фляжку у Есени из рук.
Но стоило только повернуть крышку в сторону, как нагретый у костра, подслащенный и взболтанный квас с шипением вырвался наружу упругой пенной струей. Ворошила не сразу понял, что происходит, и за одну секунду все вокруг, включая Есеню, были облиты квасом. Разбойники повскакали с мест, отряхиваясь и вытирая лица, опрокидывая миски, расплескивая кружки, наступая друг другу на ноги и на фуфайки. Есеня хохотал до слез - и не только он. Особенно веселились те, кто сидел дальше всех от Ворошилы.
- Ворошила, ты чё сделал? - тупо спросил Рубец, опрокинувший на себя миску каши.
- Действительно, - усмехнулся Полоз, - как тебе это удалось?
Ворошила посмотрел на фляжку, которую закрыл слишком поздно.
- Жмуренок, - угрюмо начал он, посмотрев на хохочущего Есеню, - это что такое?
- Это? Квас, - довольно ответил Есеня, продолжая посмеиваться.
- Ах ты гаденыш…
- Лежачего не бьют! - снова засмеялся Есеня и прикрылся одеялом.
- Еще как бьют! Рубец, подержи-ка его за ноги!
Ворошила стянул с него одеяло и с легкостью перекинул Есеню через коленку.
- Это нечестно! - взвизгнул Есеня, давясь смехом, когда Рубец ухватил его за лодыжки. - Я больной!
- Щас я тебя лечить буду, - Ворошила хлопнул его по заду тяжелой широкой ладонью. - Ты доиграешься когда-нибудь!
- Дяденька, пусти, я больше не буду! - хохотал Есеня, надеясь вырваться, под громкий гогот разбойников.
- Не пущу! Баловник нашелся!
- Я не баловник, я Балуй! - завыл Есеня сквозь смех: слишком уж тяжелая была рука у Ворошилы.
- Вот тебе, Балуй! - Ворошила шлепнул его еще раза два и отпустил. - Будешь знать, как над старшими потешаться.
- Над младшими потешаться можно, значит? - Есеня потер ушибленное место с видом оскорбленной невинности.
- Балуй… - пробормотал Ворошила. - А ведь и вправду - Балуй. Выздоравливаешь, значит?
Есеня повалился на постеленный у костра лапник, закатил глаза и прошептал:
- Я умираю…
- Выздоравливает, выздоравливает, - засмеялся Полоз.
- Умираю… - упрямо повторил Есеня слабым голосом. - От жестокого обращения…
С этого дня Жмуренком его называли все реже. И чем больше развлечений он придумывал, тем чаще разбойники кричали ему:
- Ах ты! Балуй…
А идей у него становилось все больше - ведь заняться было совершенно нечем. Однажды он заткнул печную трубу пучком травы, насыпал сажи у самой печной дверцы, так что при попытке раздуть огонь черное облако мигом вылетело наружу, и Гнус, пытавшийся растопить печь, перепачкался с ног до головы. Гонялся Гнус за Есеней долго, но так и не догнал.
Лучшей своей выдумкой Есеня считал кринку, спрятанную высоко в густых ветвях ольхи, у спуска к озеру, с привязанным к ней ремнем. Каждый, кто проходил мимо, считал своим долгом вернуть ремень в лагерь. Но стоило потянуть его вниз, и кринка наклонялась, обливая хозяйственного разбойника водой. Под конец человек семь разбойников прятались в кустах вместе с Есеней, чтобы посмеяться над очередной жертвой.
Когда Ворошила посчитал Есеню полностью здоровым для того, чтобы отправляться в дальний поход, этому помешала распутица - местами по лесу пройти было невозможно, и Полоз, досадуя, сказал, что придется ждать морозов. Впрочем, морозы ударили рано, снег выпал в середине октября и таять не собирался.
Ворошила так и не согласился с Полозом - считал, что в Урдии Есене делать нечего: дело слишком серьезное, чтобы втягивать в него мальчишку. Но Полоз остался непреклонным - однажды решив, он редко менял свое решение (на счастье Есени). На этот раз они своих разговоров ни от кого не скрывали, и Ворошила едва ли не каждый день ворчал, ругая упрямство Полоза.
Перед выходом Полоз заставил Есеню побриться: зная привычки вольных людей, стража гораздо пристальней присматривалась ко всем обладателям бород. Хотя самому Есене своей бородки, пусть и жиденькой, было жалко: с нею он казался себе гораздо взрослей.
Выходили затемно, прощались коротко - Хлыст, Щерба и Ворошила вышли их проводить.
- Ну что, Балуй? - Хлыст опустил Есене на лоб шапку Забоя. - Возвращайся. Скучно без тебя будет.
- Да ладно… - проворчал Есеня.
- Ты, главное, на земле не сиди и ноги держи сухими, - напутствовал Щерба, - если промочил ноги - сразу скажи Полозу. Хуже нет зимой с мокрыми ногами - отморозишь и не заметишь.
