Дэвид Геммел - Белый Волк
Друсс поговорил с ними, и они открыли ворота.
— Перейдешь через мост, а там повернешь налево — вот тебе и Винная улица, — сказал Друсс Брейгану. — А на ней увидишь и свой собор.
Послушник поблагодарил и попрощался за руку с братом Лантерном.
— Спасибо тебе за все, что ты сделал для меня, брат. Да пребудет с тобой Исток, куда бы ты ни отправился.
— Не думаю, что его устроит такое общество, — вздохнул Скилганнон. — Ты все-таки решил принести обет?
— Думаю, да. Потом я вернусь в Скептию и буду служить по мере сил своих. — Брейган протянул руку Рабалину и предложил; — Пойдем со мной, если хочешь. Старейшины, возможно, знают, где искать твоих родителей. И они охотно предоставят тебе пристанище, пока ты их не найдешь.
— Я не хочу искать их, — ответил Рабалин.
— Если передумаешь, приходи — я здесь пробуду несколько дней. — Послушник вышел за ворота, остановился на мосту, помахал им рукой и ушел.
ГЛАВА 10
Старый двухэтажный домик, где помещался «Красный олень», смотрел на гавань и на море. Сюда постоянно захаживали дренайские солдаты и офицеры, несущие службу в Посольском квартале. Даже вагрийские офицеры удостаивали таверну своим посещением — такой славой пользовались здешняя кухня, вино и эль. Две эти армии относились одна к другой с традиционной враждебностью, хотя войны между Вагрией и Дренаном никто из ныне живущих не помнил.
В другом месте эта враждебность непременно бы проявилась, но в «Красном олене» драк никогда не бывало. Ни один человек с той или другой стороны не желал связываться с Нивасом, суровым владельцем таверны. Степень его поварского искусства не уступала свирепости его нрава. Кроме того, память у него была долгая, и гость, вышвырнутый им из «Оленя», мог не рассчитывать на прощение.
Друсс и Скилганнон сидели за столом, глядя на освещенную луной гавань. Суда, несмотря на ночное время, продолжали разгружать, и подводы отъезжали от причалов, спеша Доставить провизию в голодный город.
На сердце у Скилганнона было тяжело. Он не ожидал, что станет так скучать по маленькому послушнику. Брейган был последним звеном, связывавшим его с мирной, благостной жизнью, столь желанной для Скилганнона.
Мы такие, какие мы есть, сынок. Мы волки.
Таверна между тем наполнялась. У дальней стены выпивали и смеялись вагрийские солдаты. Многие так и не сняли своих длинных кольчуг, а один сидел в медном рогатом шлеме. Военные и чиновники других держав вели себя тихо — одни ужинали, другие не спеша потягивали вино или эль.
— Сколько стран представлено в Посольском квартале? — спросил Скилганнон Друсса.
Тот пожал плечами:
— Никогда не считал. Я хорошо знаком только с лентрийцами и дренаями, и так посольств больше двадцати. Даже чиадзийское есть.
Друсс осушил кубок с вином. Без шлема и колета с серебряными наплечниками он выглядел точно таким, каким и был — могучим, но немолодым уже человеком лет пятидесяти. Он мог бы сойти за крестьянина или каменщика, если бы не глаза. В их стальном взгляде читалась смерть. Этот человек, как говорят наашаниты, заглянул в очи Дракона.
— Ты и правда Проклятый, паренек? — спросил он внезапно.
Скилганнон перевел дыхание и ответил, глядя ему в глаза:
— Да.
— Может, люди врут, когда рассказывают про Пераполис?
— Нет такой лжи, которая была бы хуже того, что произошло на самом деле.
Друсс подозвал служанку и заказал то, что было в наличии — яичницу с солониной.
— А ты что будешь? — спросил он у Скилганнона.
— То же, что и ты.
Друсс подлил себе вина и помолчал, глядя в окно.
— О чем ты думаешь? — спросил Скилганнон.
— Вспоминаю старых друзей. Особенно одного, Бодасена. Великий был воин. Мы сражались вместе с ним вот на этой самой земле. Несгибаемый солдат и настоящий друг. Я часто о нем думаю.
— Что сталось с ним после?
— Я убил его при Скельне. Сделанного не воротишь, но и не сожалеть о нем я не могу. Мальчонка говорит, ты одно время был монахом. Брат Лантерн, так он тебя называет.
— Человека всегда тянет испробовать что-то новенькое.
— Не шути над этим, паренек. Что привело тебя в монастырь — вера или чувство вины?
— Скорее вина, чем вера, — признался Скилганнон. — Хочешь прочитать мне мораль по этому поводу? Друсс рассмеялся, искренне и непринужденно.
— В этом меня никто еще не подозревал, парень, ни разу за всю мою долгую жизнь. Тот, кто машет топором, в проповедники не слишком годится. А ты что, хотел бы выслушать мои наставления?
— Нет. Того, что я уже не сказал бы сам себе, никто другой мне не скажет.
— Ты все еще состоишь в наашанской армии?
— В Наашане я вне закола. Королева хочет моей смерти. Ты слышал, что за мою голову назначена большая награда.
— Значит, здесь ты не в качестве шпиона?
— Нет.
— Уже легче. — Друсс снова выпил кубок до дна, и Скилганнон улыбнулся.
— Рабалин говорил, что ты намерен посостязаться с тем дренаем, кто кого перепьет. Не рановато ли ты начал?
— Это так, чтобы приготовиться, лентрийское красное, я его два месяца в рот не брал. А ты, я вижу, совсем не пьешь?
— Стараюсь. Как выпью, сразу ввязываюсь в спор.
— Да, с таким мастером, как ты, спорить опасно. Я слыхал о тебе и королеве-колдунье. Говорят, ты был ее телохранителем.
— Был — в те дни, когда на нее охотились. Тогда мы с ней были друзьями.
— Говорят, ты любил ее.
— Это слабо сказано. Я думаю о ней, когда бодрствую, и грежу о ней, когда сплю. Она необыкновенная женщина, Друсс: отважная, умная, талантливая. — Скилганнон помолчал немного. — Все эти эпитеты так плохо отражают действительность, что больше похожи на оскорбления. Я назвал ее отважной, но это не дает о ней никакого понятия. Я не встречал никого храбрее ее. В битве при Карсисе, когда левый фланг обратился в бегство, а центр трещал, генералы советовали ей оставить поле боя. Вместо этого она надела доспехи и выехала на самую середину, где все могли ее видеть. И победила — победила вопреки всякой вероятности.
— Похоже, тебе следовало бы жениться на ней. Или она не испытывала к тебе того же, что ты к ней?
— Говорит, что испытывала, — пожал плечами Скилганнон. — Кто знает? Тут замешана политика, Друсс. В те опасные времена она нуждалась в союзниках, и единственным сокровищем, которым она обладала, была ее родословная. Если бы мы поженились, она никогда не собрала бы достаточно войск, чтобы вернуть отцовский трон. Все принцы и князья, что сражались под ее знаменем, надеялись завоевать ее сердце, а она играла ими.
