David Eddings - Часовые Запада
- Ну что, Сенедра, - довольным голосом сказал он, - из-за чего мы сегодня с тобой подеремся?
- Подеремся? Кто сказал, что мы собираемся драться?
- Мы всегда с тобой деремся. Я давно этого ждал. Я не припомню по-настоящему хорошей драки с того раза, когда ты украла моих легионеров.
- Одолжила, отец, - автоматически поправила она.
- Ты так это называешь? - Он лукаво подмигнул Гариону. - Жаль, что тебя там не было, - хихикнул он. - Эта девчонка довела меня до припадка, а потом стянула все мое войско, пока я бился в судорогах с пеной у рта.
- Одолжила! - воскликнула Сенедра.
Рэн Боурун снова захихикал, но смех перешел в раздирающий горло кашель. Когда приступ миновал, он закрыл глаза и задремал, пока Сенедра стояла, наклонившись над ним.
Приблизительно через четверть часа в комнату неслышно вошел Морин с маленьким пузырьком и серебряной ложечкой.
- Время принимать лекарство, - обратился он к Сенедре. - Не думаю, чтобы это здорово помогало, но мы все равно следуем предписаниям врачей.
- Это ты, Морин? - спросил император, не открывая глаз.
- Да, Рэн Боурун.
- Из Тол-Рейна что-нибудь слышно?
- Да, ваше величество.
- Что они говорят?
- Боюсь, что и там сезон уже тоже закончился.
- Но хоть одно-то дерево с ягодами должно было где-нибудь остаться, - устало произнес император.
- Его величество пожелал отведать свежих ягод, - объяснил Морин Сенедре и Гариону.
- Не просто каких-нибудь ягод, Морин, - прохрипел Рэн Боурун. - Вишен. Я хочу вишен. Тому, кто сейчас принесет мне спелых вишен, я готов пожаловать титул Великого герцога.
- Не капризничай, отец, - принялась увещевать его Сенедра. - Вишни уже два месяца как отошли. Хочешь съесть вкусный спелый персик?
- Я не хочу персиков. Я хочу вишен!
- Но где ж их взять, если на дворе осень.
- Разве дождешься чего-нибудь от слуг, если родная дочь не хочет мне услужить, - обвинил он Сенедру.
Гарион наклонился вперед и, прошептав на ухо жене: "Я сейчас вернусь", вместе с Морином вышел из комнаты. В коридоре им встретился генерал Вэрен.
- Ну как он? - спросил генерал.
- Капризничает, - ответил Гарион. - Вишен хочет.
- Я знаю, - вздохнул Вэрен. - Он уже две недели их просит. Это очень похоже на Боуруна - требовать невозможного.
- Здесь в саду растут вишневые деревья?
- Да, есть пара штук. А что?
- Мне надо бы с ними поговорить, - как ни в чем не бывало объяснил Гарион. Вэрен бросил на него подозрительный взгляд. - В этом нет ничего аморального, - заверил его Гарион.
Вэрен махнул рукой и отвернулся.
- Прошу тебя, Бельгарион, - проговорил он страдальческим голосом, - не пытайся мне это объяснить. Я даже слышать об этом не хочу. Если ты хочешь это сделать, то делай поскорее, но только не пытайся, пожалуйста, убедить меня, будто это естественно и нормально.
- Ладно, - согласился Гарион. - Так как пройти в сад?
Все оказалось легче легкого. Гарион много раз видел, как Бельгарат-волшебник проделывал нечто подобное. Не прошло и десяти минут, как он уже стоял в коридоре у комнаты больного с корзиночкой темно-бордовых вишен.
Вэрен взглянул на ягоды, но ничего не сказал. Гарион тихонько отворил дверь и вошел внутрь.
Рэн Боурун сидел на постели, опираясь на подушки.
- Не понимаю, почему бы и нет, - говорил он Сенедре. - Почтительная дочь уже давно подарила бы отцу с полдюжины внуков.
- Успеется, отец, - ответила она. - Почему всех это так беспокоит?
- Потому что это важно, Сенедра. Даже ты не настолько глупа, чтобы... - Он оборвал себя на полуслове, недоверчиво глядя на корзинку в руке Гариона. - Где ты это взял? - спросил он.
- Не думаю, чтобы тебе было это очень интересно, Рэн Боурун. Почему-то толнедрийцев подобные вещи приводят в расстройство.
- Не из воздуха же ты их вылепил? - с подозрением спросил император.
- Нет. Я просто кое о чем попросил деревья в вашем саду. Они с радостью согласились мне помочь.
- За какого потрясающего парня ты вышла замуж, Сенедра! - воскликнул Рэн Боурун, жадно пожирая вишни глазами. - Поставь-ка их сюда, мой мальчик.
Сенедра наградила своего мужа ослепительной улыбкой, взяла у него корзиночку и поставила рядом с отцом. Потом рассеянно взяла одну ягодку и положила ее в рот.
- Сенедра! Прекрати лопать мои вишни!
- Я просто проверяю, спелые они или нет, отец.
- И болвану ясно, что они спелые, - сказал Рэн Боурун, вцепившись в корзинку. - Если хочешь вишен, пойди и нарви сама. - Он не спеша выбрал самую сочную ягоду. - Восхитительно, - произнес он, причмокивая и щурясь от наслаждения.
- Только зачем выплевывать косточки на пол, отец? - упрекнула его Сенедра.
- Мой пол, хочу - и плюю на него, - огрызнулся он. - И вообще ты ничего не понимаешь. В этом вся прелесть - выплевывать косточки.
Он съел еще несколько вишен.
- Не будем обсуждать, откуда они взялись, Гарион, - великодушно сказал он. - Строго говоря, это противозаконно - заниматься колдовством в Толнедрийской империи, но можно разочек закрыть на это глаза.
- Спасибо, Рэн Боурун, - улыбнулся Гарион. - Я тебе очень благодарен.
Ополовинив корзинку, император удовлетворенно вздохнул.
- Мне уже лучше, - сказал он. - Севенна обычно приносила мне вишни в такой же корзине.
- Моя мама, - сказала Сенедра Гариону.
Взгляд Рэн Боуруна затуманился.
- Я так по ней тоскую, - тихо произнес он. - Жить с ней было невыносимо, но я с каждым днем по ней все больше тоскую.
- Я ее плохо помню, - задумчиво проговорила Сенедра.
- А я помню ее очень хорошо, - сказал Рэн Боурун. - Я бы всю империю отдал за то, чтобы еще хоть разок с ней увидеться.
Сенедра взяла его изможденные руки в свои и вопросительно поглядела на Гариона.
- Ты можешь? - Глаза ее были влажными от слез.
- Я не совсем уверен, - в замешательстве ответил он. - Я, кажется, знаю, как это делается, но я никогда не видел твоей матери, и мне надо бы... - Он замолчал, собираясь с мыслями. - Вот тетушка Пол смогла бы, но... - Гарион подошел к постели умирающего императора. - Попробуем, - сказал он, взяв за руки Сенедру и ее отца.
Это оказалось невероятно трудно. Память Рэн Боуруна была затуманена возрастом и долгой болезнью, а у Сенедры сохранились только отрывочные воспоминания о матери. Гарион сконцентрировался и сосредоточил всю свою волю. На лбу его выступили капельки пота, когда он напряженно пытался соединить все эти зыбкие воспоминания в единый образ.
Свет, проникавший сквозь тонкие занавески на окнах, потускнел, как будто на солнце нашло облачко, раздался негромкий звон, словно где-то залились золотые колокольчики. Комната вдруг наполнилась едва уловимым лесным ароматом - запахом мха, листьев и хвои. Стало еще темнее, а звон и запах сделались ощутимее.
