Святослав Логинов - Земные пути
— Что ж тебе, ночи ждать? — бормотал Кебер. — А у меня всё равно бальзам пропадает, смертных тут не бывает, так кого мне ещё лечить? Ты это что, с Гунгурдом так сцепился?
— С самим собой.
— С собой — это хуже. Себя так просто не поборешь. На-ка вот ещё одно яблоко. Сердце оно не успокоит, а мозги прочистит.
Ист взял второе яблоко и начал, морщась, жевать.
Болела голова. Ист впервые ощутил это прежде незнакомое чувство. И впервые в жизни он не мог вспомнить, где был и сколько времени прошло с тех пор, как кучерявый Кебер впихивал в него оскомные яблоки и мазал ожоги живичным бальзамом.
Здесь, где Ист осознал себя, была ночь, в другой части мира царил полдень, и это ничего не меняло. Время застыло навсегда в бессмысленном кружении. Это для человека оно идёт — медлительно ползёт в часы ожиданий, несётся свирепым потоком в те мгновения, когда от него зависит жизнь, сладостно струится в минуты отдыха… для бога времени нет, время умерло вместе с последним человеческим чувством. Учитель говорил, что тяжелодумный бог Фран десятилетиями спит, не просыпаясь, и лишь людское поклонение питает его. Сейчас Ист, не раздумывая, поменялся бы с Франом сущностью. Больше всего не хотелось просыпаться к жизни.
Сдержав стон, Ист поднялся. Где бы он ни был, не стоит валяться вот так. Надо вернуться на свой остров, там, во всяком случае, никто не наткнётся случайно на плачущего бога. А он теперь стал богом — как это погано, когда выжжена душа и ты — бог!
Ноги привычно шагнули на тропу, и тут Ист остановился. Среди бесчисленного множества тропок не хватало одной, той, что вела к безлюдному клочку суши. Вернее, тропа была, волшебные тропы не исчезают, но она больше не вела никуда. Остров исчез.
Ист незримым духом парил над грязным морем. Там сшибались неутихающие валы, плавали горы пемзы, над которыми поднимался жаркий пар, в небе бесполезно рокотала гроза, вызванная вчерашним катаклизмом. И не было ни единого клочка суши — последняя часть древнего материка рухнула на морское дно.
Ист покачал головой. Хорошо, что остров был безлюден и никто не погиб. Незачем людям платить за беды богов. А ему впредь урок — не верить никому и… Ист застонал, пытаясь отогнать вновь вставшие перед глазами воспоминания. Куда теперь деваться? В проклятый Норгай, где всё напоминает, как он встретился с Роксаланой? В трижды проклятые Соломоники — город шлюх и фальшивых мудрецов, где он был так искренне обманут? В ненавистный отныне Монстрель, где на самом берегу зелёного моря зачем-то строится дом…
Круто развернувшись, Ист шагнул на ближайший поворот. Сейчас ему казалось важным сделать так, чтобы дом в Монстреле не был достроен. И без того в мире слишком много склепов. Через пять минут нога Иста отпечатала первый след на выглаженном прибоем песке на берегу моря у самой окраины Монстреля. И вновь, уже второй раз за сегодняшний день, Исту почудилось, что он сбился с пути и попал в какие-то незнакомые места. Не было строящегося дома, не было соседних домов, открытых солнцу и морскому ветру. Не было ничего, лишь груды развалин и обломки морского судна, закинутые неведомой силой за двести шагов от уреза воды.
Ист кинулся в порт. Там всеобщий разгром ещё сильнее бросался в глаза. Смытые лачуги, расщеплённые корабли, вклиненные между покосившимися домами, груды водорослей, свисающие из выбитых окон. Немногие люди, с истовой обречённостью разрывающие развалины в отчаянных поисках… чего?… или кого? И странно-нелепой казалась на улицах разрушенного города фигура старика, прижимающего к груди точёный стул из дорогой ореховой древесины — единственное, что случайно уцелело от прошлой жизни.
— Басейн пеннобородый! — нараспев произнёс старец и, установив стул на размытой мостовой, уселся на него, словно сидел во главе стола в собственном богатом доме. — Басейн нетерпеливый! О гневный Басейн, пришёл час воли твоей, и нечестивые нашли конец в водах! Слава тебе, великий, ибо сегодня ты поквитался с недостойными, преумножив счастье верных!
Безумец не был священником, скорее богатым купцом, и не вязался вид и положение, в которое ввергла его злонравная судьба, со словами проповеди бурь, которую всякий житель весёлого Монстреля слышал в храме своего грозного бога. Но сейчас, в минуту всеобщей беды, проповедь в устах сломленного несчастьем человека звучала как нельзя более уместно. Лишь теперь Ист почувствовал, какой страшный вал веры вздымается над городом. Он казался куда громадней той волны, что сутки назад снесла Монстрель с лица земли, оставив нетронутым лишь храм пеннобородого бога. Вся эта сила тянулась сейчас к храму, обращалась в волю и могущество повелителя пучин. Это была не просто сила, а сила морского бога, и потому, хотя самый воздух звенел от напряжения, Ист не смог сразу понять, что здесь не просто стонут и плачут люди, а творится великое богослужение. И старик, ещё день назад ценивший серебряные грошены превыше всех богов, сегодня воспарил над источником правды, превзойдя великих жрецов.
— Волны — спины твоих коней, гривы их — пена. Будь благословен великий бог, сразивший недругов! — Голос старика, сидящего на стуле среди развалин, задрожал. — Всех своих недругов Мику, Ярта, Акита и внуков моих… а меня одного не тронул зачем? Слава тебе, повелитель глубин, губитель кораблей, акулий пастух, скачущий на крутой волне!
Ист представил, как наливается сейчас довольством бессмертный, которого в этих краях прозывали Басейном, а на родине Иста — Ньердом. Учитель лишь рассказывал об этом боге, видеть его Исту доселе не пришлось, но он уже чувствовал, что ненавидит злобное божество всеми фибрами души.
А потом в голове что-то изменилось, толчком, вдруг, будто упала складная бумажная штора, какими разгораживали комнаты в восточном Намане, и Ист отчётливо понял, что бессмертный Ньерд не обрушивал свой гнев на неповинный город и сейчас лишь пользуется случаем, чтобы насытиться людским ужасом. С удивительной ясностью, рождённой кислыми плодами истины, молодой бог увидел, что послужило причиной небывалой беды. Далеко в океане взорвалась огненная гора, рухнул в пучину безлюдный остров, и весь земной круг содрогнулся в конвульсиях. Это он, Ист, ударил кулаком в сердце океана, породив волну, которая смела Монстрель и сотни мелких городков и деревень вдоль побережья и опустошила приморскую часть Сенны, надолго отбив у дикарей охоту появляться на берегу, а на другом краю земного диска хребет цунами столкнулся с каменным хребтом и умер, раздробив сотни скал, а заодно и скорлупки лодок, с которых краснокожие гарпунили морского зверя и добывали со дна мясистые морские ракушки.
