Андре Жид - Яства земные
Обзор книги Андре Жид - Яства земные
Жид Андре
Яства земные
Жид Андре
ЯСТВА ЗЕМНЫЕ
Моему другу Морису Кийо1
Вот плоды, которыми
питались мы на земле.
Коран, II, 23
Не обманись, Натанаэль, грубым названием, которое мне вздумалось дать этой книге; я мог бы назвать ее "Менальк", но Меналька, так же как и тебя самого, никогда не было. Лишь одно человеческое имя - мое собственное - могло бы дать название этой книге; но тогда как я осмелился бы подписать ее?
Я вложил в нее себя - не раздумывая, не стыдясь; и если я порой говорю в ней о стране, которую никогда не видел, о запахах, которых никогда не вдыхал, о поступках, которых никогда не совершал - или о тебе, мой Натанаэль, которого я никогда не встречал, - то вовсе не потому, что склонен к притворству. Мой рассказ не более вымышлен, чем твое имя, Натанаэль, который меня прочтет, имя, что я даю тебе, не зная, каким оно у тебя будет на самом деле.
И когда ты прочтешь меня, брось эту книгу - и уходи. Я хотел бы, чтобы она заставила тебя уйти - уйти все равно куда, из твоего города, от твоей семьи, от твоего дома, от привычных мыслей. Не бери мою книгу с собой. Если бы я был Менальком, я взял бы тебя за правую руку, чтобы вести тебя, но так, чтобы твоя левая рука не знала об этом; и отпустил бы тебя, как только города остались позади; и сказал бы тебе: забудь меня.
Пусть моя книга научит тебя интересоваться собой больше, нежели ею, потом - всем остальным больше, чем собой.
КНИГА ПЕРВАЯ
Мое ленивое счастье, которое
долго дремало, просыпается.2
Гафиз
I
Не пытайся, Натанаэль, найти Бога иначе, чем во всем.
Каждое создание указывает на Бога, но ни одно его не обнаруживает.
Каждое создание, стоит только взгляду остановиться на нем, уводит нас от Бога.
*
Пока другие печатались или учились, я провел три года в путешествиях, стараясь, напротив, забыть все, чему успел выучиться мой ум. Это забывание было медленным и трудным; оно оказалось для меня полезней, чем все знания, навязанные людьми, и стало подлинным началом воспитания.
Ты никогда не узнаешь, сколько усилий понадобилось мне, чтобы почувствовать интерес к жизни, но теперь, когда она меня интересует, это чувство будет, как и всякое другое, - страстным.
Я с восторгом наказывал свою плоть, испытывая большее наслаждение от наказания, нежели от греха, - столь опьяняло мою гордыню то, что я просто не грешу.
Изживать в себе мысль о заслуге - камень преткновения для ума.
...Сомнение в избранном пути превращало в пытку всю мою жизнь. Что сказать тебе? Любой выбор, если вдуматься, ужасен: ужасна свобода, которая совсем не связана с долгом. Это дорога, которую приходится выбирать в совершенно незнакомой стране, где каждый делает собственное открытие, и, запомни это хорошенько, делает его только для себя; так что самый неясный след в самом глухом уголке Африки кажется все-таки менее сомнительным... Тенистые рощи завлекают нас, миражи дразнят водой, еще более иссушая... Но вскоре воды потекут там, где их заставят течь наши желания; ибо эта страна обретает очертания лишь по мере нашего приближения к ней, и пейзаж вокруг, пока мы движемся вперед, мало-помалу упорядочивается; и мы не различаем, чт?о за горизонтом; но даже то, что рядом с нами, - не более чем последовательность и изменчивая видимость.
Но к чему сравнения, когда предмет столь серьезен? Мы все уверены, что непременно обретем Бога. Увы, пытаясь найти Его, мы не знаем, куда нам обращать свои молитвы. Говорят, что Он везде, повсюду, Невидимый, и преклоняют колени наудачу.
И ты, Натанаэль, уподобишься тому, кто пойдет за светом, который сам же держит в руке.
Куда бы ты ни пошел, ты можешь встретить только Бога.
- Бог, - говорил Менальк, - то, что перед нами.
Натанаэль, ты увидишь в пути все, но не остановишься нигде. Скажи себе, что Бог - единственное, что не может быть преходящим.
Пусть значение будет в твоем взгляде, а не в рассматриваемом предмете.
Все эти различные познания, которые ты хранишь в себе, останутся отличными от тебя, пока не обветшают от времени. Зачем ты придаешь им такую цену?
Есть польза в желаниях и польза в пресыщении ими - поскольку при этом они лишь возрастают. Ибо, я говорю тебе это всерьез, Натанаэль, каждое желание делало меня более богатым, чем обладание, всегда ложное, предметом моего желания.
*
Ради множества упоительных вещей, Натанаэль, я изнурял себя любовью. Их сияние происходило оттого, что я непрерывно воспламенялся ими. Я не мог насытиться. Любая пылкость вела к любовному истощению, упоительному истощению.
Еретик из еретиков, я всегда тянулся к взглядам, далеким от моих, к резким поворотам мысли, разногласиям. Всякий ум интересовал меня лишь тем, что отличало его от прочих. Мне пришлось истребить в себе симпатию, видя в ней одно лишь признание общих с кем-то чувств.
Вовсе не симпатию, Натанаэль, - любовь.
Действовать, не судя, плох поступок или хорош. Любить, не заботясь, хорошо это или плохо.
Натанаэль, я научу тебя пылкости.
Вечное волнение, Натанаэль, - только не спокойствие. Единственный покой, с которым я мог бы примириться, - это покой смерти. Я боюсь, что любое желание, всякая энергия, которым я не дам выхода в течение жизни, истерзают меня. Я надеюсь, выжав из себя на этой земле все, что было во мне заложено, умереть в полной безнадежности.
Вовсе не симпатия, Натанаэль, - любовь. Ты понимаешь, не правда ли, что это не одно и то же. Лишь из страха потерять любовь я мог иногда проникнуться симпатией к печалям, горестям, боли, которые иначе едва ли смог бы перенести. Пусть каждый сам заботится о собственной жизни.
(Я не могу сегодня писать, потому что колесо поворачивается на гумне. Вчера я видел это; молотили рапс. Полова взлетала; зерно падало вниз. Пыль вызывала удушье; женщина ворочала снопы. Два красивых парня с босыми ногами собирали зерно.
Я плачу, потому что мне нечего больше сказать.
Я знаю, что нельзя начинать писать, когда нечего больше сказать, кроме этого. Но я писал и буду писать еще об этом, снова об этом.)
*
Натанаэль, я хочу подарить тебе радость, которую тебе еще не смог дать никто другой. Я не знаю, к?ак передать тебе ее, эту радость, однако я держу ее в руках. Я хочу говорить с тобой так проникновенно, как этого не сделал еще никто. Я хочу прийти к тебе в тот ночной час, когда ты будешь одну за другой открывать и отбрасывать книги, ища в каждой из них нечто большее, чем тебе уже открылось, когда ты еще ждешь, когда твоя пылкость готова стать печалью, не находя поддержки. Я пишу только для тебя; я пишу только ради этих часов. Я хочу написать такую книгу, в которой ты не найдешь ни одной только моей мысли, ни одной только моей эмоции, но сочтешь, что видишь лишь отражение своей собственной пылкости. Я хочу приблизиться к тебе, чтобы ты полюбил меня.
Меланхолия - это всего лишь угасшая пылкость.
Каждое существо способно к обнаженности; каждое чувство - к переполнению.
Мои чувства открыты, как религия. Можешь ли ты понять? - Каждое ощущение это встреча с бесконечностью.
Натанаэль, я научу тебя пылкости.
Наши поступки связаны с нами, как свечение с фосфором. Они разрушают нас, это правда, но они же создают наше сияние.
И если наша душа чего-нибудь стоила, значит, она горела жарче, чем другие.
Я видел вас, широкие поля, омытые молоком рассвета; голубые озера, я погружался в ваши воды, и каждая ласка смеющегося ветра заставляла меня улыбаться - вот о чем я не устану твердить тебе, Натанаэль. Я научу тебя пылкости.
Если бы я видел что-то более прекрасное, я рассказал бы тебе об этом только об этом, и ни о чем другом.
Ты не научил меня мудрости, Менальк. Не мудрости, но любви.
*
Я испытывал к Менальку чувство большее, чем дружба, и едва ли меньшее, чем любовь. Я любил его, как брата.
Менальк опасен; бойся его; он навлекает на себя проклятия благоразумных, но не внушает страха детям. Он учит их любить не только свою семью, и исподволь - уходу от нее; он заставляет их томящееся сердце тянуться к кислым диким плодам и необычайной любви. Ах, Менальк, я хотел бы пройти с тобой и по другим дорогам. Но ты ненавидел слабость и подтолкнул меня к разрыву.
Есть удивительные возможности в каждом человеке. Настоящее располагало бы множеством вариантов будущего, если бы прошлое уже не заложило в нем свой сюжет. Но увы! Единственность прошлого предполагает единственность будущего замысел перед нами, как точка в бесконечном пространстве.
Мы уверены, что никогда не делаем того, что не способны понять. Понять значит почувствовать в себе способность к действию. МАКСИМАЛЬНО ПРИМИРИТЬСЯ С ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ - вот прекрасная формула.
Любые формы жизни, вы все казались мне прекрасными. (То, что я говорю тебе сейчас, мне говорил Менальк.)
Я надеюсь, что хорошо узнал все страсти и все пороки; по крайней мере, я потакал им. Все мое существо стремилось ко всякой вере; и я бывал столь безумен, что иногда почти верил в то, что у меня есть душа, - так остро я чувствовал ее готовность выскользнуть из моего тела, - говорил мне еще Менальк.
