Олег Бубела - Воин
— Чего ты дёргаешься? — спросил я его.
— А тебе что с этого? — зло ответил Шрам.
— Не тупи, я тебя закладывать не собираюсь, так что можешь гулять, сколько влезет. Просто не смотри больше на меня такими злыми взглядами. Если не хочешь говорить, чем занимаешься, это твоё личное дело. Спрашивать я ни о чём не буду.
Лицо Шрама расслабилось и он с облегчением сказал мне:
— Спасибо, Алекс, я твой должник!
— Ерунда, мы же из одного отряда, — ответил я ему, думая, что должников у меня развелось в последнее время…
После этого он стал вести себя со мной, как и раньше, а его тайна так бы и осталась тайной, но через два дня произошло новое ЧП, которое опять поставило лагерь на уши. К этому событию я имел самое непосредственное отношение, но по понятным причинам в нём не участвовал. Почему так вышло, я объясню подробно. Утром выяснилось, что наш десятник Шрам умер. Восстанавливая события, можно с лёгкостью нарисовать картину того, что с ним происходило той ночью и понять, как глупо закончил свою жизнь наш десятник.
Выяснилось, что после того, как я рассказал об удобном ходе за пределы лагеря, Шрам каждый день отправлялся на ночные прогулки, но не просто так, а по известному ему адресу. Именно там жила одна смазливая девушка, которая каждую ночь тайком от родителей впускала в свой дом доблестного десятника и проводила в его объятиях много времени. Как и когда Шрам с ней познакомился, так и осталось тайной, но остаётся фактом, что пять ночей боец вовсю развлекался, предаваясь плотским утехам. Это всё кончилось в один миг, когда в комнату девушки ворвался её разъярённый отец с намерением убить подлого насильника.
Шрам естественно не мог бить родителя своей девушки, а потому решил спасаться бегством, выпрыгнув в окно, вот только полуспущенные штаны не дали ему совершить хороший разбег, в результате чего десятник зацепился за подоконник и полетел вниз головой на мостовую. В итоге папаша девушки с утра заявился к начальнику лагеря, требуя, чтобы убрали труп из-под его окон и выплатили компенсацию его дочери за поруганную честь. Карин тело приказал доставить в лагерь, а от компенсации отмазался, сказав, что пока отец не предоставит весомых доказательств, что девичья честь была поругана именно его солдатом, о деньгах не может быть и речи.
Вот так и получилось, что мой совет и искреннее желание помочь обернулись смертью моего товарища. Это я констатирую факт, а не обвиняю себя в чём-то. Однако всё же мне было немного стыдно, что мой ученик, которого я гонял почти две десятицы на полосе препятствий, мог так глупо погибнуть, неудачно выпрыгнув со второго этажа. После обеда меня вновь позвал к себе начальник лагеря, а я задумался, как же он узнал на этот раз?
Карин был очень раздражённым и злым, поэтому даже не поприветствовал меня, хотя утром мы ещё не виделись на тренировке. Я отдал честь и вытянул руки по швам, ожидая грома. И он грянул.
— Теперь ты десятник, понял? — сказал мне начальник и добавил, видя, что я уже открываю рот для возражений. — И не отказываться мне! Это приказ! У меня и так недостача десятников в третьем отряде, а тут ещё такое… Пойдёшь сейчас на склад и получишь форму офицера и лычки капрала, а затем возьмёшь на себя первый десяток и пяток новичков и будешь продолжать их гонять, у тебя довольно неплохо это получается.
Ну да, подсластил пилюлю, подумал я, глядя на начальника изподлобья. У него недостача, а мне теперь отдуваться. Однако поняв, что возражать можно, но бесполезно, я только отдал честь и сказал:
— Разрешите идти?
— Иди, десятник! — сказал мне на прощание командир.
Я развернулся, вышел из домика начальства и грязно выматерился, так, что даже проходящий мимо командир Ринок немного притормозил и заслушался. Затем я развернулся и пошёл на склад за обмундированием. Попытка кладовщика выдать мне старую форму была весьма безуспешной, так как у меня было препоганое настроение. Под моим злым взглядом хозяйственник стушевался и принёс мне новую чёрную форму и капральские лычки. Взяв всё это, я отправился в барак переодеваться, а после вернулся к ребятам.
— Кто из вас в первом десятке? — спросил я их.
К моему удивлению, это оказался Крот с компанией, поэтому я только отыскал пятерых новичков, которые, однако, пришли в армию гораздо раньше меня, и сообщил им радостную новость:
— Теперь я ваш новый десятник, а сейчас будем тренироваться!
Погоняв их часик на полосе, потом показав новые приёмы и заставив их отрабатывать друг на друге, я закончил тренировкой на деревянных мечах и успел до команды «Ужин!» выжать из них все соки. Сегодня ребята работали без огонька, упражнения проделывали с неохотой, пару раз мне приходилось самому становиться напротив бойцов. Вот тогда их удары были сильными, злыми, хотя и безрезультатными. Мне всё сразу стало понятно, парни просто злятся на то, что я перепрыгнул через их голову в высшую лигу. Такое отношение мне не нужно, я планировал ещё десяток дней здесь побыть, прежде чем расторгнуть контракт, выплатив компенсацию. На это у меня теперь денег хватит.
Взяв свой ужин, я получил вдобавок к обычному гарниру солёный огурец, ничем другим офицерская и солдатская порции сегодня не различались, варёная рыба присутствовала и там, и там. С подносом я отправился к столу нашего отряда и сел на своё законное место, встретив недоуменный взгляд соседа:
— А почему ты не с офицерами? — спросил Крот, оглядывая меня, будто выливая ведро помоев.
— А мне тут намного приятнее, — сообщил я, пробуя ароматный суп.
— Но ведь так не принято, — сообщил мне Крот, уставившись в тарелку.
— А мне плевать, как тут принято! Я в офицеры не набивался, — сказал я, откусывая от своей хлебной краюхи здоровенный кусок и отдавая должное супу.
Крот помолчал и поковырял ложкой свою порцию каши.
— А ты…
— Крот, — не выдержал я. — Для меня цвет формы ничего не значит, а для тебя?
После этого постепенно мы вернулись к нашему обычному стилю общения, и возникшее было напряжение ушло насовсем. Парни больше не злились на меня, ведь я объяснил им, что это было приказом начальника, который я просто не смог оспорить. Парни отнеслись с пониманием и пошутили, что такими темпами я к концу года дорасту до маршала. Таким образом, я просто грубо проигнорировал сложившееся в армии классовое неравенство. Конечно, некоторые офицеры после обеда подходили ко мне и вежливо интересовались, почему это я не сажусь вместе с ними, на что я им отвечал, что буду и впредь сидеть там, где мне удобно, ведь устав (если такой и был у них, я как-то не удосужился узнать) подобного не запрещает? На это они не находили ответа и молча сваливали в тину.
