Элизабет Мэй - Охотницы
— Безотносительно к этому, — говорит он, — лорд Гэллоуэй любезно попросил твоей руки. И я принял его предложение от твоего имени.
Я почти не слышу его слов, не в силах собрать их воедино в своих лихорадочных мыслях. Это не может быть правдой. Просто не может!
— Прошу прощения?
— Я принял его предложение, — повторяет отец. — Ты выйдешь за лорда Гэллоуэя через две недели.
— Нет, — говорю я прежде, чем успеваю себя остановить. Это неправильно. Гэвин не заслуживает подобного, особенно после того, как помог мне.
Отец подается вперед.
— Запомни, Айлиэн: Гэллоуэй согласился жениться на тебе через две недели, и ты выйдешь за него.
Я поднимаюсь. Приходится схватиться за подлокотник, чтобы не упасть.
— Это мое будущее, не твое. Неужели мой отказ ничего не значит?
— Тогда мне остается единственное, — холодно говорит отец, — вогнать пулю ему в сердце с расстояния в сорок шагов.
— Моя честь не нуждается в защите, — говорю я. — Я сама могу ее защитить.
Отец выглядит усталым.
— Ты думаешь, дело только в тебе? В твоей чести? — Он прикрывает глаза. — Одна ночь бессмысленной фривольности, и ты сумела запятнать имя рода, мое положение и память своей матери. Что бы она подумала, Айлиэн?
Самообладание едва не подводит меня.
— Прошу, не надо! Не заставляй меня это делать!
Отец возвращается к своим бумагам и опять берется за ручку.
— Свадьба с лордом Гэллоуэем — это единственный возможный для тебя вариант. — Он снова смотрит мимо меня, как и всегда. — Я буду занят на этой неделе согласованием и приготовлениями. И ожидаю, что ты будешь вести себя на публике достойным будущего мужа образом. Долг превыше всего.
— И неважно, чего я хочу, — шепчу я себе под нос.
Глава 22
Я смотрю в окно гостиной, прислушиваясь к стуку дождя в стекло, и жар камина согревает мне шею. Капли падают на подоконник и разбрызгиваются по ковру. И неважно, как сильно я дрожу от холода, несмотря на ревущее в камине пламя. Потому что я не чувствую ничего, я пуста. Впервые я ощущаю полное отсутствие эмоций. Все отговорки, которые я приготовила, оказались лишними.
Пара поднимается на ступени, ведущие к парадной двери, с их зонтов стекают капли воды. Они останавливаются, и женщина шепчет что-то на ухо мужчине, откровенно кивая на наш дом. Оба качают головами. Общество, судя по всему, готово скорее принять вероятного убийцу, чем женщину с запятнанной репутацией, будь та обручена или нет.
Я массирую виски. Тупая головная боль, усиленная лихорадкой, вернулась. С отсутствующим видом я тянусь к лопатке, чтобы почесать рану, оставленную cù sìth. Она больше не болит, только адски чешется.
Лишь тогда я ощущаю вкус земли и природы, ставший таким знакомым. И слышу стук в дверь.
— Киаран? — изумленно шепчу я.
Киаран входит и запирает за собой дверь. Я была бы шокирована сильнее, если бы мне не было так плохо. Во-первых, он явился сюда, чтобы увидеть меня, во-вторых, ему не хватило такта предупредить о своем визите должным образом.
— Еще жива, — говорит он, прислоняясь к двери. — Я впечатлен.
На нем не та одежда, которую я видела в прошлый раз у Нор-Лох, но и это вполне дорогой джентльменский наряд. Безупречные черные брюки, белая рубашка, черный камзол. Шляпы нет. Наверное, слишком прилична для него. Одежда Киарана промокла насквозь, волосы липнут ко лбу, но он этого, похоже, не замечает.
— Что ты здесь делаешь? — Передумав, я поднимаю руку, не давая ему ответить. — Хотя можешь не отвечать. Просто убирайся, МакКей.
Я должна бы быть в ярости от того, что он утаил от меня мое наследие, что никогда не говорил о печати и об опасности, нависшей над городом. Но я не могу призвать ярость. Отец только что выстроил за меня мое будущее, уничтожив последнюю возможность выбора, которая мне оставалась, и сейчас я не в настроении разбираться с Киараном.
Он вовсе не выглядит удивленным моей реакцией.
— Я решил нанести визит.
— Я не хочу видеть тебя здесь.
Без всякого предисловия он подходит к камину, снимает с полки одну из маленьких ваз и внимательно ее рассматривает. Я уже почти готова велеть ему поставить эту чертову вещь на место и объясниться, но прикусываю язык, наблюдая. Похоже, он ничуть не чувствует дискомфорта, находясь в моем доме и без разрешения трогая мои вещи.
— Это прискорбно, — говорит он. — Твой пикси сказал, что ты принимаешь посетителей в течение дня.
Проклятый Деррик! Мне не стоило вчера отсылать его к Киарану, маленький предатель упился медом.
Я отпиваю чай и наблюдаю, как Киаран изучает орнамент на вазе, словно никогда ничего подобного не видел.
— Я беру свои слова обратно. И даю тебе разрешение отрезать ему язык.
— Какое щедрое предложение, — бормочет он.
— Тебе не приходило в голову, — говорю я, — что у меня есть дворецкий, который объявил бы о твоем приходе? Невидимость не дает тебе права проникать без спроса в чужие дома. Вот что называется вежливостью, МакКей.
Киаран нюхает одну из ваз. Я хмурюсь. Что он делает? Это какая-то странная привычка фей, с которой я не знакома?
— Твой дворецкий? — говорит он. — Крупный парень с бородой? Я представился, сказал, что прибыл к тебе с визитом, а потом велел уходить и не мешать нам.
— Я заметила, что это становится твоей новой привычкой.
Киаран поднимает вазу.
— Почему у тебя на камине стоят пустые горшки?
— Для красоты.
Он смотрит на них вроде как разочарованно, но в его случае слишком сложно определить.
— Которая бесполезна. Ты знаешь, они прекрасно подходят для хранения внутренностей.
Я давлюсь чаем. Затем, не в силах остановиться, сгибаюсь пополам и кашляю. Горло распухло, мне больно глотать. Я поднимаю руку, демонстрируя извинение.
— Ты заболела? — спрашивает Киаран, ставя вазу на каминную полку.
Я киваю и откидываюсь на подушку, а когда спазм проходит, вытираю вспотевший лоб носовым платком.
— Я упала в Форт.
— Это не кажется мне хорошо продуманным планом.
— Там были sluagh.
Киаран замолкает на миг.
— А-а…
— А-а… — рявкаю я. — Я едва не погибла, и как ты на это реагируешь? Всего лишь «А-а…»?
Киаран не обращает внимания на эту вспышку и, как всегда, отстраненно, спокойно изучает меня.
— Я говорил тебе брать пикси с собой, — напоминает он, усаживаясь на кушетку напротив. — Ты ужасно выглядишь.
— Не у всех непробиваемая фейская шкура, — отвечаю я.
