Александра Лисина - Дороги Валлиона
Я отвернулась и буркнула:
- Где место-то твое? Кладбище, небось?
- Точно, - снова хмыкнул староста. - Твари всегда чуют близкую смерть, тянет их туда, как медом намазано. Так что если где и начинать поиски, то только оттуда.
- А много у вас народу пропало?
- Ни одного.
- ?!
- Пока ни одного, - поправился Кречет, первым сворачивая с дороги на какую-то узкую, явно не каждый день посещаемую тропинку. - Все больше псы да куры пропадали. С полдюжины дней тому ребятня тень необычную видела. Да и след я возле одной из могилок углядел характерный... думаю, тикса это.
Честное слово, я едва не расхохоталась ему прямо в лицо.
- Молодая еще тикса, - задумчиво продолжил староста, не заметив, как дернулся подо мной шейри. - Полагаю, совсем недавно народилась. И откуда ее только Айд принес?
- Почему решил, что тикса? - старательно сдерживаясь, спросила я.
- След, говорю, характерный нашел. Могилка одна подрыта оказалась, да клочок ткани возле нее валялся.
- Саван? - запоздало дошло до меня.
- Скорее всего. Потому и думаю, что тикса. Никто другой по могилам такие ходы не роет.
Я неожиданно хмыкнула, покосилась на обрубок руки, изуродованную шею старосты и прищурилась.
- А откуда ты, уважаемый, про повадки Тварей знаешь? Никак, рейзером в свое время побывал?
Кречет метнул на меня недобрый взгляд и неохотно признался:
- Не рейзером. Просто охотником. Когда был совсем еще молодым дураком и жизни не знал.
- Совсем, как я, - усмехнулась я.
- Я этого не сказал, - тут же отодвинулся староста.
- Зато подумал.
Он внезапно остановился, пристально посмотрел на нас с Лином, какое-то время изучал еще внимательнее, чем в деревне, а потом неожиданно усмехнулся.
- А вам, господин, палец в рот не клади.
- А ты мне "господином"-то в глаза не тыкай, - в тон ему усмехнулась я. - Мне далеко не столько лет, сколько тебе, а уважать опыт и мудрость у нас в семье завсегда было принято. Так что не позорь свои седины и не называй меня тем, кем я никогда не являлся.
Староста впервые улыбнулся.
- Да я ж не со зла. Но нынче молодежь-то пошла знатная, гордая. Попробуй такую задень - мигом носы отвернут и восвояси отправятся. Да еще говорят, что с неуважением встретил господ-рейзеров. А мне за деревню перед Алларом отвечать. Обязательства взятые исполнять. Вот и приходится выбирать для себя: то ли гордыню ненужную смирить и поклониться пониже, а то ли упрямством своим помощников вероятных отпугнуть и остаться один на один с Тварями.
Я понимающе кивнула.
- Верю, что тяжко. Но со мной можно попроще. Я не привереда.
- Зовут-то тебя как, "непривереда"? - совсем по-доброму усмехнулся Кречет.
- Гай... но в Договоре все равно напиши: "Фантом".
- Я-то напишу. Но вот согласишься ли ты на эту работу?
- Скорее всего, - я пожала плечами. - Если там не кахгар притаился и не рирза гнездо себе свила, то соглашусь.
Староста присвистнул.
- А ничего у тебя запросы...
- Уж какие есть, - с достоинством отвернула я, и мы, не сдержавшись, тихо рассмеялись. Вернее, это я рассмеялась тихонько, скрывая свой изменившийся, неестественно мелодичный (благодаря Эриолу) голос, а он, признаться, заржал, как норовистый жеребец при звуках боевого рога.
В общем, нормальный мужик оказался. Стоящий.
- Давно бродишь? - уже совсем по-свойски поинтересовался Кречет, когда неуместное веселье попритихло.
Я мотнула головой.
- Нет, не слишком.
- К рейзерам собираешься податься?
- Не знаю. Вряд ли. В любом случае, мне пока опыта не хватает. А там - посмотрим.
- Опыт - дело наживное, - не согласился со мной староста. - Я в твои годы вообще считал, что весь мир уже - мой.
У меня сам собой вырвался грустный смешок: эх, знал бы он про МОИ обязательства и про то, что одна треть этого мира УЖЕ надумала стать моей... интересно, они тут хоть помнят, кто такие Ишты? И поверят ли, что один из них, не считая Темного Жреца, снова появился на Во-Алларе?
- Почти пришли, - оборвал мои размышления Кречет, снова свернув с тропинки. - Дальше будет овраг, за оврагом Вилка делает большую петлю, перед ней будет холм, а под холмом и есть кладбище. Неблизко, конечно, но перенести его я не даю - Твари, если и заводятся где, то сперва всегда суются именно к могилам. Так что пусть наши лучше попыхтят над своими родичами, чем в один прекрасный день какая-нибудь тикса залезет к ним подвал. Пойдем, я тебе покажу.
Всю дорогу до кладбища я с любопытством косилась на соседа, гадая про себя: а на черта ему вдруг это понадобилось? Куда-то переться с незнакомым вооруженным типом? Самолично демонстрировать это грешное кладбище? Деревню бросать, когда, возможно, там как раз могло понадобиться его присутствие? Что ему, сына было жалко отправить? Или мальчишку какого шустрого, чтобы показал гостю, что тут и как?
А потом я вдруг подметила, как жадно и глубоко вдыхает лесной воздух старый ветеран, как неловко он держится в седле, боясь опереться на больную ногу, и внезапно поняла: да ему же это в радость - снова оказаться верхом, при деле, снова промчаться вихрем по пыльной дороге, вспоминая бурную молодость. И снова посмотреть на какого-нибудь молодого дурака, который, как и он когда-то, сует свою неумную голову в самое пекло. Ради денег, славы или пустого бахвальства. Еще бы руку отрубленную вернуть, да верный меч схватить, закрутив его лихой мельницей... тогда, может, он и звать бы никого не стал. А с тиксой сам разобрался, невзирая на годы, больные суставы и увечную, никуда не годную ногу, из-за которой едва может складно передвигаться.
Я поспешила отвернуться и уставиться прямо перед собой, чтобы Кречет не заметил в моем взгляде проснувшегося сочувствия и унизительной жалости. Но он, видно, все равно что-то почувствовал, потому что придержал коня, как-то странно посмотрел и тоже отвернулся. Он ничего не сказал, рассмотрев в щелку на шлеме мое бледнокожее лицо, но все равно было неловко, как будто моя догадка обидела его намеренно.
Потом мы ехали исключительно молча. Через густой, почти нетронутый лес, послушно расступающийся перед нами зеленым занавесом чащ. Через неглубокий овраг, по дну которого перекатывался, неслышно звеня, крохотный бойкий ручеек. Через большое поле, засеянное смесью местных злаков, в которых я еще ничего не понимала. К тому самому холму, под которым в тени голубых сосен почти затерялось огороженной низкой оградкой старое кладбище.
Я много раз видела такие у себя дома: скорбные, молчаливые холмики, под каждым из которых угадывалась чья-то закончившаяся судьба. Только здесь их никто не пропалывал, позволяя лесу забирать останки обратно в лоно природы. И ничто не клал на землю мертвые цветы. Здесь не было принято ставить скамеек или столиков для отмечания Пасхи. И не было видно ни одного венка. Просто могилы, почти скрывшиеся за высокой травой. И просто лес, шумящий над местом последнего упокоения точно так же, как и на другом берегу Вилки. Единственное, что обозначало принадлежность к усопшим, это горкой уложенные камни, на каждом из которых живые аккуратно выцарапывали имена.
