Голос пугающей пустоты (СИ) - Дичковский Андрей
Теолрин неудачно дернул безымянным пальцем, и один из нижних углов осколка вонзился ему в подушечку пальца почти до самого ногтя. Он едва сдержался, чтобы не издать ни звука и при этом не выдернуть руку.
—...Будучи тучей, Кир перенес себя со Скал Изначалья до самого крупного из людских городов и, нависнув над ним, позволил накопленной злости излиться наружу. Сначала на головы жителей полился невиданный по силе ливень — такой, что по улицам города вскоре можно было перемещаться лишь вплавь. Множество бед причинил людям тот ливень, ибо в ту пору еще не было над городами куполов, но Киру было мало — он никак не мог утолить свою ненависть. Тогда он позволил эмоциям окончательно взять над собой вверх, после чего перестал отдавать себе отчет в происходящем. Вскоре зарокотал гром, а в довесок к нему засверкали убийственные по своей силе молнии, что вонзались, точно гигантские сияющие копья, в городские здания, разрушая и убивая.
Голос Проповедника стал небывало громким. Сам он встал, протянув руки в сторону отсутствующей южной стены, во тьму, где сверкали молнии и грохотал гром. Ветер завывал в паузах между его слов, словно являлся неотъемлемой частью рассказа — одной из его иллюстраций.
— Смерть и паника овладели городом в считанные мгновения. Многие горожане пытались спастись бегством, но молнии Кира подстерегали их на выходе из города и разили насмерть. И тогда попадали те, кто еще был жив, на колени, и распростерли руки к небесам, и взмолились, обращаясь в мыслях и словах к Владыке и Владычице, причитая: за что нам наказание сие, о Всеблагие? Плач и мольбы достигли Небес, и содрогнулись Небеса, когда Владыка с Владычицей поняли, что натворил их младший сын. Ринулись они тотчас же сквозь воздушное пространство, но, когда подоспели, то поняли с содроганием, что от прекраснейшего из людских городов остались лишь обуглившиеся останки. И увидели они, что облако Кира нисколько не стало светлее, ибо черноту из его сердца уже невозможно было изгнать. Сам же Кир парил над разрушенным городом, раскинув руки и смеясь так громко и злобно, что от смеха этого содрогалось все живое в округе. И, пока Владычица оплакивала безвозвратно ушедших людей, Владыка преисполнился изначальной силы и набросился на своего сына, чтобы пленить того за совершенное злодеяние и подвергнуть суду. Кир же, поверивший в свои силы, не дрогнул и послал сверкающие молнии в отца — и те ранили и обожгли Изначального Владыку, так, что еще долгие века тот ходил с черными ожогами на своем божественном теле. Однако Владыка не отступил перед бушующими среди туч молниями и громом, и пленил своего младшего сына невидимыми цепями, после чего забрал в Заоблачный Чертог над Скалами Изначалья, где прошел суд...
«Вот оно!»
Сквозь застилающую разум пелену жгучей боли Теолрин почувствовал, что нашел, наконец, удачную выемку. Дело оставалось за малым.
—...И явились на суд братья и сестры Кира, и многие из них, глядя на скованного брата, преисполнились к нему жалости и даже стали молить Отца и Мать простить своего неразумного брата. Другие же, наоборот, видя ожоги на теле Владыки и разрушенный до основания город, решительно сказали, что подобным преступлениям нет оправдания. Сам же Кир поначалу стал просить прощения у всей семьи и обещать исправиться — и речи его были настолько сладки, что через какое-то время почти все присутствующие поверили этим речам. Но когда Владыка с Владычицей собрались было простить Кира, то встал со своего места Альз, Первый-из-Детей, и указал за окно, где виднелась черная туча Кира. «Видите, — обратился он к собравшимся, — речи Кира пропитаны ложью, точно так же, как его туча все еще полна ненависти и черной злобы. Наш брат не раскаялся, и как только мы его отпустим, он примется за старое». Поразились тогда все мудрости и зоркости Альза, и прислушались к его словам, и осудили Кира. И когда оглашали приговор, слезы текли по щекам его матери, и в течение пятидесяти дней все уголки Таола заливал ливень ее горечи о потерянном сыне. Приговор же гласил, что Кир лишается своих божественных сил и, скованный, отправляется в Темные Чертоги Ледяной Преисподнии, где ему предстоит, во тьме и мраке, влачить бессмысленное существование до конца времен.
Осколок начал поддаваться. Несмотря на то, что Теолрин почти что не чувствовал пальцев, он вложил остаток сил в то, чтобы выталкивать стекло наверх.
—...И вскочил тогда Кир, зазвенев своими тяжелыми цепями, и сказал свое последнее слово: «Знайте — пусть вы и заточите меня в темнице, откуда не будет мне дороги обратно, но мой неутоленный гнев будет теперь всегда с вами. Гром станет моим устрашающим голосом, а молнии — моим оружием, что будет разить всех, кто не успеет скрыться от него». И ненависть Кира ко всему живому стала к тому времени настолько сильна, что его слова сбылись, подобно истинному пророчеству, и грозовые тучи, содержащие молнии в своих темных недрах, разбрелись по Таолу. Кира же заточили в Темных Чертогах, и Владыка с Владычицей, а так же их божественные дети вздохнули, наконец, спокойно. Только Многомудрая Лейра и Белор Неспящий не спешили расслабляться, подозревая, что проклятье Кира еще причинит всему живому много боли. Однако даже они не могли знать, что все последующие столетия при помощи гроз Кир будет, даже сквозь пелену миров, нашептывать своим братьям и сестрам каверзные мысли о необходимости восстать против Отца и Матери. И что даже многие из тех, кто изначально не поддавался на его искушения, в конечном итоге польстятся на его сладкие речи, и с очередной грозой ринутся вызволять Кира — чтобы тот повел их вперед навстречу Инхаритамне: безумнейшей войне, что едва не погубила весь мир.
Проповедник замолчал и, сев на свое место, заслужил лично от Кройха глоток из бурдюка. Теолрин же, наконец, достал ладони из расщелины. Даже в скудных отсветах костра он видел, что обе ладони испещрены темной кровью. Что ж, эту цену он был согласен заплатить. Теперь осталось самое малое — незаметно перерезать веревки, после чего...
— Эй, волчонок!
Теолрин окаменел, поняв, что Кройх вновь обращается к нему. Демоны. Все пропало? Что именно его выдало? И что с ним теперь сделает Кройх?..
— Ты ведь из этих, еретиков. Или как там вы себя называете? — У Теолрина отлегло от сердца. Дело было не в осколке. — О нет, я ни в коем случае не осуждаю твой выбор. Веришь или нет, лично мне одинаково плевать как на вас, так и на фанатиков Небесного Культа. Мне просто стало любопытно... Вот ты и вся ваша братия — вы не верите ни Ковену, ни Небодержцам. Вы считаете, что никакие они не Дети Богов, и все такое... Получается, все истории священных летописей навроде этой — ложь? Фальшивка? Не было Владыки и Владычицы, не было их Детей... Не было Кира, что стоял у истоков возмущений, правда? — Теолрин промолчал, и Кройх, поднявшись, продолжил: — Ну хорошо, я спрошу по другому. Раз ты не веришь в догматы Небесного Культа... А во что конкретно тогда ты веришь?
Сначала Теолрин решил и вовсе проигнорировать обращенные к нему вопросы, но потом что-то в сказанном зацепило его. И в самом деле, во что он действительно верит?.. Он ведь задавался подобными вопросами время от времени — правда, в основном это происходило в кабаках глубокой ночью, в состоянии, когда всерьез можно обсуждать лишь политику или религию. Но тогда он еще не сталкивался с тем, что... ожидало его в столице. Факел и прочие... Кажется, они верили в какой-то план. Хотя нет... В План. Который приведет их в светлое будущее... ну и что-то в таком духе. Но насколько сам он верит в этот План? Теолрин не был уверен. Да, он знал, что готов сражаться вместе с нововестниками, но чтобы жить их верой... Тут он не мог пока что сказать наверняка.
Поэтому, подняв взгляд от окровавленных рук, он ответил проще:
— Знаешь, Кройх, мой отец говорил: дела прежде веры. Дела, а не вера, и даже не мысли и намерения, определяют, кто мы на самом деле. А что я делаю — ты и так знаешь. По крайней мере, догадываешься.
Кто-то из ближайших фигур к Кройху засмеялся, но Кройх глянул на него так, что смех тут же прервался. Кройх сделал шаг к Теолрину, и тот невольно спрятал ладони между коленей, вместе с зажатым внутри них осколком. Голову он по-прежнему держал высоко вскинутой.
