Вспомни меня (ЛП) - Бобульски Челси

Лон смеётся.

— Я позволю себе не согласиться.

Знакомый, решительный блеск вспыхивает в глазах Лона, а улыбка скользит по его губам, и всё, о чём я могу думать, это то, что он не будет стрелять, если я встану перед Алеком. Он мог бы объяснить смерть Алека как самооборону, но не сможет объяснить мою.

Игнорируя боль, пульсирующую в моём черепе, я отталкиваюсь от пола — не стреляй — и прыгаю перед Алеком в миг, когда треск выстрелов пронзает воздух.

На секунду мне кажется, что он промахнулся. Но затем острое, жгучее ощущение, похожее на жидкий огонь, пронзает мою грудь и, опустив взгляд, я обнаруживаю, что на моей блузке расцветает красный цвет.

Всё происходит медленно — Алек подхватывает меня на руки, когда я падаю. Алек выкрикивает моё имя. Алек прижимает моё тело к своему.

Лон тоже кричит, но не приближается ко мне. Вместо этого его дыхание становится хриплым. Его дорогие ботинки стучат по деревянному полу. Он расхаживает, бормоча что-то себе под нос. Паника охватывает меня, когда я понимаю, что вообще не спасла Алека, что Лон всё ещё может перезарядить ружьё, что он, возможно, даже сейчас ищет патроны. Я пытаюсь отыскать его взглядом, пытаюсь увидеть, что он делает, но Алек обхватывает моё лицо руками, заставляя меня снова посмотреть на него.

— Посмотри на меня, — говорит он. — Останься со мной.

Я пытаюсь дотянуться до него, но мои руки и предплечья онемели. Как и мои ноги, вплоть до колен. Я дрожу, зима воет в моих костях.

Мне никогда не было так холодно.

Раздаётся ещё один треск выстрела, такой громкий, что моё пробитое сердце подпрыгивает, а затем что-то твёрдое с глухим стуком падает на пол. Но Алек всё ещё держит меня, всё ещё шепчет моё имя, что может означать только…

Лон застрелился.

Вкус пороха смешивается с медью на моём языке. Алек укачивает меня, как ребёнка, его слёзы капают мне на грудь. Мой мозг говорит мне, что я должна их чувствовать, но я не чувствую.

Я ничего не чувствую.

Алек убирает волосы с моего лица.

— Не оставляй меня.

Но я уже ухожу, падаю, угасаю. Кровь булькает в горле, густая и вязкая, сквозь неё невозможно дышать.

— Я люблю тебя, — пытаюсь пробормотать я, но всё звучит так далеко, и я не знаю, слышит ли он меня.

Я пытаюсь снова произнести эти слова. Я чувствую, как мои губы формируют их, но затем моё дыхание застревает в горле, и я тону…

тону

тону

в неизвестности.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 46

НЕЛЛ

МЫ СИДИМ НА ПЛЯЖЕ, моя спина прижата к груди Алека, а он прислоняется к пальме, наблюдая, как небо начинает светлеть на востоке.

Это рассвет нового дня. 6 августа 2003 года.

Мы сделали это.

Меня зовут Кэти, и я прожила шесть других жизней за сто лет. Лия, Элис, Эвелин, Пенни, Гвен, Сара, а потом я. Я была свидетелем десятилетий, которые ни одна другая шестнадцатилетняя девушка не видела за пределами книг и фильмов.

1907. 1923. 1939. 1955. 1971. 1987.

Каждая жизнь сильно отличается от предыдущей, и всё же всё заканчивается одинаково. Здесь, в «Гранд Отеле Уинслоу», от того, что я когда-то считала проклятием, но теперь, когда руки Алека обнимают меня, а на горизонте появляется обещание будущего, я признаю это благословением, которым оно было всё это время — второй шанс, даваемый нам раз за разом, чтобы всё исправить.

И наконец-то, наконец-то, мы выяснили, как всё исправить.

Алек упирается подбородком в мою голову, его руки сжимаются вокруг меня, и он вдыхает меня.

— Не могу поверить, что ты действительно здесь, — бормочет он.

Я разворачиваюсь в его объятиях, приподнимаюсь на коленях и смотрю ему в лицо. Я прижимаюсь лбом к его лбу.

— Я здесь, — говорю я. — Всё кончено.

Мы не знаем, что произойдёт, когда взойдёт солнце. Мы не знаем, начнёт ли Алек, который выглядит на восемнадцать, но на самом деле ходит по этой Земле уже 130 лет, снова стареть как нормальный человек, или все эти годы обрушатся на него, как вор, крадущий его молодость и годы, которых у него никогда не было. Или он распадётся у меня на глазах или исчезнет, как будто его никогда и не было.

Я не хочу в это верить.

Я не поверю, что после всех этих лет я переживу это, а он — нет. Потому что тогда в чём был смысл? Зачем нам снова находить друг друга только для того, чтобы, в конце концов, потерять?

Он крепко обнимает меня, пока мы смотрим на восход солнца, как будто он может помешать миру разделить нас, просто отказавшись отпустить. И когда солнце, наконец, выходит из-за горизонта, окрашивая небо в розовый, лавандовый и оранжевый цвета, это самое прекрасное, что я когда-либо видела.

Потому что Алек всё ещё здесь.

И я тоже.

Алек вскакивает, тянет меня за собой и разворачивает. Он воет на солнце точно так же, как в ту ночь, когда мы выли на луну на этом же пляже в 1907 году, и в своей радости он падает на колени, отпуская меня.

Словно в замедленной съёмке, я чувствую, как его руки отстраняются от меня — чувствую, как связь между нами разрывается. Моё сердце сжимается в груди, приближаясь к скрежещущей, мучительной остановке.

И затем …

Я падаю, медленно, стремительно, на песок.

Последнее, что я вижу, это Алек, склонившийся надо мной и кричащий, но я не слышу его из-за льда, разрывающего мои вены.

«Остановись, — думаю я, когда в глазах начинает темнеть, а дыхание застревает в груди. — Остановись».

Но темнота заполняет мои глаза, как дым, заглушая свет.

Ещё одна жизнь,

ещё один шанс,

ещё одно будущее,

ушло.

* * *

Я вспомнила.

Не всё. Всё ещё есть пробелы — пятна тумана, переходы и мосты, которые я не могу полностью связать, — но этого достаточно. Алек смотрит на меня с другого конца комнаты, ожидая, что я что-нибудь скажу.

Его имя — молитва на моих устах.

— Алек.

Я бросаюсь в его объятия. Я ожидаю, что он крепко обнимет меня, притянет к себе, как луна притягивает прилив. Я жду, что он поцелует меня в макушку, в щёки, в губы. Чтобы окутать нас друг другом и сказать «привет» и «прощай» на одном дыхании, как мы делали это много раз раньше.

Но его руки остаются по бокам.

Я отстраняюсь от него.

Его глаза выдают его мысли: двигайся медленно — говори тихо — будь настороже.

— Ты сохранил фотографии, — говорю я, побуждая его заговорить.

Чтобы успокоить меня.

Чтобы впустить меня.

— Я хотел разорвать их.

— Но ты этого не сделал.

Я помню, как подвешивала их не по сезону холодным и дождливым августовским утром летом 2003 года. Когда Алек спросил меня, что я делаю, я сказала ему, что это был мой запасной план на случай, если у меня ничего не получится. Напоминание ему, что я вернусь, что это не будет прощанием навсегда.

Но я была так уверена, что наш план сработает. Предполагалось, что это будет на всякий случай. Что-то, над чем мы посмеялись бы позже.

Вместо этого они висели здесь, над его кроватью и над его жизнью, в течение следующих шестнадцати лет.

Я не могу снова возродить такую надежду только для того, чтобы у меня её отняли. Нельзя просить меня об этом.

Я делаю шаг назад.

— Ты не рад, что я вернулась, — шепчу я. — Да?

— Конечно, я рад. Я просто…

Он проводит рукой по волосам и резко, прерывисто выдыхает, его глаза наполняются слезами.

— У меня нет сил терять тебя снова.

Я беру его руки в свои, точно также как это сделал он той ночью в коридоре пятого этажа, когда умолял меня провести как можно больше времени вместе до конца того лета более ста лет назад, неосознанно приводя в движение наши судьбы.

— У нас нет выбора.

Он закрывает глаза и делает глубокий вдох, обнимает меня одной рукой и притягивает к своей груди. Мы стоим вот так, воспоминания и горе окутывают нас, нашептывая сомнение и страх в наши сердца.