Алексей Пехов - Страж. Тетралогия
Я прищурился, выискивая в воздухе невидимые обычному глазу тонкие, похожие на осеннюю паутину серебристые нити, и заметил одну, висевшую на коряге ярдах в двадцати от меня. Она как раз блеснула на солнце, указывая мне нужное направление…
— Подумать только! Ты точно пес, бегающий за собственным хвостом! — Проповедник потерял выдержку, когда я в третий раз миновал его, обходя деревню по кругу. — Спаситель с тобой! Сколько еще это будет продолжаться?
— Я пытаюсь найти потерянный след. Фигура не действует. Темная душа рядом и водит меня за нос.
— Кроме тебя, здесь никто не проходил. Только Пугало. Но теперь оно шарится в курятнике. Ты не хочешь его оттуда вытащить прежде, чем все несушки откажутся от своих обязанностей на целый год?
— У меня есть дела поважнее. Ты точно никого не видел?
— Да нет же! Говорю — только ты и Пугало. Ну и комары, которые вокруг тебя крутятся. Ничего похожего на темную душу.
Я сел, понимая, что прежней тактикой ничего не добьюсь. Следовало все хорошенько обдумать и выработать какой-то новый план действий. Цепочка следов терялась в десяти шагах от меня, словно темная душа вдруг решила отправиться в ад без моей помощи.
Она чувствовала меня и великолепно спряталась. Вполне возможно, что где-то на хуторе.
Из своего укрытия я видел крестьян, которые, несмотря на моросящий дождь, работали на маленьких, отвоеванных у леса полях. Возле ручья топили баню для сборщиков барона, и пахнущий смолой дымок несло прямо ко мне.
Внешне все было спокойно, но меня смущало это не меньше, чем обстоятельства, из-за которых я здесь задержался. Я не мог понять, что за тварь мне противостоит, еще никто так ловко не уходил от преследования. Наоборот, частенько темные сущности сами бросались на того, кто, по их мнению, представлял опасность. Эта же заметала следы с такой поспешностью, что оставалось лишь диву даваться.
— Почему я никого не видел? — Проповедник с напряжением следил за получившейся фигурой.
— Светлые души не могут видеть некоторые темные сущности. — Я убрал кинжал в ножны, потер ноющее от работы правое запястье. Рука прекрасно меня слушалась, но эта тупая боль, возникавшая неожиданно и совсем не вовремя, причиняла неудобства.
— Никогда такого раньше не было.
— Не ты ли мне говорил третьего дня, что все когда-нибудь бывает впервые.
— Не смей переиначивать смысл моих слов и обращать их против меня! — в возмущении подскочил он. — Ох ты ж святой Андрей и все его пескари!
Его глаза округлились до невозможности, и он точно мышь юркнул передо мной, замахав рукой:
— Смотри!
Из леса, совсем недалеко от меня, появились всадники. Они двигались шагом, чтобы не покалечить ноги лошадей на неровной поверхности заливного луга, и дождь скрывал их приближение от крестьян. Когда на открытое пространство выехало человек тридцать, отряд разделился, медленно, полукольцом охватывая хутор. А из-за деревьев выезжали все новые и новые конные. Часть из них оказалась в белых балахонах Святого братства очищения.
Проповедник клещом вцепился мне в плечи:
— Ради Бога! Не лезь!
Он, как и я, без труда понял, что люди, действующие как опытные охотники, вряд ли являются друзьями тех, кто приехал сюда часом раньше. Развернулось мокрое серое полотнище, и кольцо начало сжиматься.
Их наконец-то заметили, крестьяне побежали с полей. Неизвестные воины все так же неспешно въезжали в хутор.
Я ничего не мог сделать. Один человек не способен остановить семьдесят хорошо вооруженных бойцов, которые приехали для того, чтобы убивать.
Мне оставалось лишь смотреть да скрежетать зубами.
Пугало было довольно. Скалилось, бродило мимо догорающих, едко воняющих обугленным мясом изб. Трупов на улице не осталось, напавшие прежде чем уехать всех убитых кинули в огонь.
Проповедник молился на останках церкви, стоя на коленях возле лежавшего на боку, дымящегося, обгоревшего с одной стороны распятия. Он поднял на меня полные страдания глаза. Наверное, сейчас он вспоминал свою деревню.
— За что они так с ними?
Я указал на воткнутое в землю плохонькое копье, на котором висела доска с надписью, и прочитал для него:
— «Сим знаком достопочтимый бургграф Флерд подтверждает, что эти земли отныне и во веки веков принадлежат ему и его потомкам». Бургграф! Ты слышал? Один из баронов решил проглотить большой кусок пирога.
— Хоть бы он подавился, черт поганый! Людей-то зачем убивать? Его же подданные.
— Не его. На этих землях правит другой, Флерд находится по соседству. Уничтожив хутор, он досадил конкуренту и лишил того дополнительного провианта. В таком медвежьем углу это небольшое преступление. Подобное случается и в дни, когда мир не боится юстирского пота.
— Чертова мразь! Землю он, видите ли, потомкам собрал! Чтоб этот Флерд сдох от юстирского пота еще до Рождества!
И он вновь начал молиться, приняв смиренную позу.
Я заметил движение в дыму. Что-то большое, величиной с фургон, под прикрытием густой, едкой завесы кралось к лесу, выбравшись из компостной ямы на заднем дворе одной из хижин.
Знаки с низким воем улетели в дым, взорвались чередой ярких вспышек, даже не задев темную душу. Она взметнулась в воздух, точно блоха. Поднялась на высоту самой большой колокольни и стала падать.
Прямо на меня.
Я бросился прочь, подлетел, когда туша с грохотом упала за спиной, но устоял. Стеганул золотым шнуром по дождливому небу, поджал ноги и пронесся над догоревшим домом, подальше от темной сущности, не решившейся преследовать меня по тлеющим углям.
Только теперь я худо-бедно мог ее рассмотреть. Она действительно была размером с фургон. Синяя, в мертвенно-зеленую полосу. Тварь выглядела как человек, сожравший все, что только можно. Казалось, темная душа состоит лишь из раздувшегося колыхавшегося брюха. В нем по какой-то нелепой случайности торчали тонкие ручки, ножки и маленькая, скошенная с боков голова, больше подходящая для какого-нибудь циркового уродца.
Но, несмотря на несуразную комплекцию, двигалась она легко, проворно и абсолютно бесшумно. Это мой противник доказал в следующее же мгновение, увернувшись от очередного знака, который впечатался в плетень, развалив его и выжигая просеку в вершках свеклы, находящихся за ним.
Темная душа напрягла ноги, легко, точно перышко, взмыла в воздух, решив повторить тот же трюк, что и прежде, — раздавить меня свой тушей при приземлении. Но на этот раз я был ученый. Хлестанул ее золотым шнуром прямо по брюху, свободный конец бросил на горевшее бревно. Моя невидимая веревка натянулась, увлекла огромный кусок дерева в небо, превратив его то ли в копье, то ли в гарпун, который, получив ускорение, вонзился твари в живот в тот момент, когда она начала свое движение к земле.
