Пол Андерсон - Собака и Волк
Нельзя сказать, чтобы он хотел умереть. Ведь так много еще надо было сделать. Однажды те, кто находился поблизости, услышали его дрожащий шепот:
— Господи, если люди все еще нуждаются во мне, я готов снова работать. Но я подчиняюсь воле Твоей.
В последующие дни, как только разнесся слух, сюда пошли толпы: монахи, монахини, убитые горем простолюдины. Большая часть их вынуждена была в эту холодную пору жить под открытым небом, а питаться теми крохами, которые захватили с собой. И все же они непременно хотели проводить своего пастыря в последний путь.
Когда пресвитеры увидели, что смерть близка, они спросили Мартина, не хочет ли он, чтобы они положили его поудобнее.
— Нет, — прошептал он. — Я хочу смотреть на Небеса.
Потом голос его стал тверже. Он гневно воскликнул:
— Что же ты стоишь здесь, кровожадный демон? От меня ты ничего не дождешься. Я иду к Аврааму. Убирайся!
Он запрокинул голову. Послышался последний вдох, и наступила тишина. Солдат Господа ушел, подчинившись приказу.
Глава восьмая
В лесу звенели топоры. Лопатами и кирками корчевали пни. Волы тащили бревна и связки валежника. Часть земли очистили летом, но лес тогда был нужен для строительства домов. Теперь надо было обработать куда большую территорию.
Грациллоний не выходил из леса, если только его не отвлекали другие неотложные дела. Тяжкая работа и грубоватая мужская дружба облегчали его душевную боль. Физическая работа не роняла его авторитета. Короли Иса были, скорее, Улиссами или Ромулами, чем нынешними императорами. Они вызывали восхищение своей силой, сноровкой и полезностью. Кроме того, чем быстрее росла колония и чем раньше начинала экспортировать лесоматериалы, тем надежнее становилось его собственное положение. В настоящее время у него не было ни политического веса, ни доходов. Не мог же он постоянно жить за счет милостей Апулея. К тому же если станет известно, что сенатор предоставляет свои средства человеку, не имеющему имперского статуса, у Апулея могут возникнуть серьезные неприятности.
О себе Грациллоний беспокоился мало. Дерзкий молодой центурион, мечтавший о могуществе и славе, казался теперь ему незнакомцем. Долг перед людьми, доверившимися ему, — вот что было теперь для него самым главным.
Однажды, коротким зимним днем, когда начало темнеть, оказалось, что он остался в лесу последним. Уставшие бригады разошлись по домам. Даже простолюдины из Иса не были приучены к такой работе: страна их была практически безлесной, открытой всем ветрам. Среди лесников попадались и бывшие аристократы. Другой работы у них не было, если они отказывались наниматься в батраки к фермерам. Галлы легче приноравливались к такой жизни, но и им было трудно. К ним на работу стали постепенно приходить небольшие группы не только из Озисмии, но и из Редонии. Пришли и несколько венетов. Они прослышали о том, что здесь появилась возможность трудоустройства. К тому же все помнили, что при Грациллонии варвары обходили Арморику стороной.
К Грациллонию подошел человек и спросил, не может ли он прийти к нему в дом. Это был Виндолен, бывший подельник Руфиния. Багауды последовали за ним на запад, бросив свое ремесло, но все еще побаивались римских чиновников. Они и дома-то свои старались строить в глубине леса, в стороне от всех. Там они возделывали крошечные участки земли, охотились, ловили рыбу, делали все, чтобы прокормить себя и свои семьи. Несмотря на такую изолированность, они образовали широкую сеть, которой он, будучи королем, пользовался для сбора информации и для передачи распоряжений.
Отказать этому человеку в просьбе он никак не мог.
— Мой старший сын, господин, смертельно болен. Если вы притронетесь к нему и благословите, то, может, он будет жить. Ведь вы король.
— Хотел бы я, чтобы это и на самом деле так было, — вздохнул Грациллоний. — Но если такие чудеса и случались, так это когда жили мои королевы. Теперь нет ни города, ни королев, ни королевства.
— Прошу прощения, господин, но я никак не могу поверить, что вы больше не можете творить чудеса. Ведь вы король Грэдлон, вы победили франков. — Как и большинство галлов, Виндолен произносил имя Грациллония не так, как в Исе.
— Ну, если я могу сделать вас счастливее, то приду, но обещать ничего не могу. А завтра пришлю к вам врача. — Похоже, только эти лесные жители не обвиняли Грациллония в гибели Иса, но за это надо благодарить Руфиния.
До избушки извилистыми лесными тропами они добирались более часа. Жена и целый выводок детей приветствовали его так радостно, что сердце у него тоскливо сжалось. С трудом он добился от жены подробного отчета о том, что она делала для больного, какими травами и лекарствами пользовала. Вроде бы все это должно было помочь. Мальчик метался и бормотал, глаза ничего не выражали. Грациллоний положил ладонь на пылающий лоб.
— Да вернется к тебе здоровье, — вот и все, что он мог сказать.
— Разве вы не обратитесь к Белисаме, господин? — спросил Виндолен. — Ведь она была великой богиней Иса.
Грациллония покоробило.
— Я этой веры не придерживался, поэтому к ней и не обратился.
— Люди эти, должно быть, призывали Кернунноса… и какие там еще есть древние божества… Могли бы еще и к Христу обратиться на всякий случай.
— Митра, Бог людей, позволь этому отроку достичь зрелости.
Он испытывал душевную боль, произнося эти слова: такими пустыми они ему казались.
После этого он вынужден был принять их скромное угощение, иначе нанес бы им кровную обиду: его отказ они расценили бы как дурное предзнаменование. Когда Виндолен привел его обратно и попрощался, солнце уже село.
На юго-востоке огнем горел край тучи — последнее, что осталось от тепла. В небесной палитре господствовали льдисто-зеленые и синюшно-багровые тона. Стальная лента Стегира пересекала голые поля. За Одитой горбились отроги Монс Ферруция, тронутые отблесками скрывшегося солнца. Чуть ближе уютно светились окна бывшей дачи Апулея, но под просторным бесприютным небом сам дом казался сиротой.
Грациллоний перекинул топор с правого на левое плечо и зашагал через поле к тропе, что бежала вдоль берега реки, мимо дачи, а оттуда — к колонии. Над головой с тоскливыми криками пронеслась стая грачей. Он вдруг остановился и стал вглядываться в темноту.
С северной стороны на опушку леса выехал всадник. Натянув поводья, оглядывался по сторонам. Один… и лошадь под ним превосходная. Он был недалеко от Грациллония.
— Эй! — закричал Грациллоний, пускаясь рысцой. Сначала кричал по-латыни, а потом перешел на диалект Озисмии. — Подождите. Я не враг.
