Ксения Татьмянина - Связующие нити (СИ)
Ровно неделя прошла с того дня, как я увидела на кресле куколку Виолы, и я опять почувствовала, что Здание общается со мной. Только для кого было это послание, зачем? Для себя эту надпись я никак растолковать не могла.
— Давай поговорим, пока Гретт не вернулась, — наверху раздался голос Нила. — Только без обид, как друг хочу тебя спросить.
— О чем?
Судя по звукам, они поплотнее прикрыли дверь, и отошли поближе к лестнице.
— Мы сегодня вечером с Диной в центре гуляли, видели тебя в окне ресторана за столиком с какой‑то дамой. Крутишь на стороне?
— С чего ты это взял?
— Да ладно, у тебя многое на роже написано было.
— А ты разглядел? — Тристан даже хмыкнул с насмешкой.
— Я её разглядел — тебе всегда такие нравились, с лоском и блеском, но ты же сейчас женат, в конце концов.
— Нил, не читай мне мораль…
— Да это я идеалист, а не ты… я тебе мораль не читаю. Только имей ввиду, я плевал на всякую там мужскую солидарность, непорядочность она всегда непорядочность. Зачем Гретт обижать? Хочешь свободы, — разведись по — честному. Ну, самому не противно, а?
— Всё и проще и сложнее, Нил. Я твой праведный гнев понимаю, можешь мне и руки не подать…
В голосе Тристана слышалось раздражение, но он оборвал фразу, и всё повисло в молчании. Я от волнения покрывалась мурашками и стояла не шевелясь. Увидеть меня им было невозможно, а вот услышать от внезапного шороха они меня могли так же хорошо, как и я их.
— Я тебе открою одну тайну, только дай мне слово, что ты ни одной живой душе не скажешь.
Вскинув голову, я едва не воскликнула "нет!". Неужели Тристан расскажет о нас!?
— У нас фиктивный брак.
— А получше вранье мог придумать?
— Мы расписаны и живём в одной квартире, но мы не муж и жена, и никакими обязательствами не связаны. Я свободен в отношениях, она тоже.
— Зачем вам это? Вы что, ненормальные?
— Наверное, да.
Теперь Тристан говорил без раздражения, даже чувствовался какой‑то вздох облегчения в его словах. Быть может, ему настолько хотелось оправдаться перед другом. Да я и сама себя ущипнула, — ведь Гелена тоже знает о том, кто для меня Трис и что между нами. Она знала это с самого начала.
— Зачем?
— Не знаю. Там столько всего, что сразу и не объяснишь…
— Ей негде было жить? Ты оказался под угрозой депортации?
— Нет, ничего такого. Никаких внешних причин.
— До её возвращения у нас минут пятнадцать в запасе, постарайся уложиться и всё мне объяснить. Мне очень интересно, на какой почве у тебя поехала крыша.
— Нил, так вот всё вышло. Однажды мы просто встретились с ней и поняли, что мы очень близкие друг другу люди.
— И что вам мешает?
— Не знаю. Мы не пара.
— Почему ты такой умный, а такой дурак? Ты когда‑нибудь в жизни любил?
— Влюблялся.
— В таких, как эта нынешняя? Чтоб королева, а простые смертные к ней даже подступиться не могли?
— Нил, пустой разговор…
— А Гретт от тебя тоже бегает?
— Гретт не такая. Она ждет настоящую большую любовь, и в этом случае не будет бегать. Сразу уйдёт, и всё… Вот дал бы тебе разок по уху! — Тристан глубоко вздохнул. — Но твоя правда есть. Мне всегда нравились женщины определенной внешности и характера, ничего сделать не могу. Я вдруг выключаюсь, и меня несёт, как мотылька на свет. Рядом с такими, как Моника, становишься тем, кем хочется быть, на голову выше самого себя. Неужели тебе такое не знакомо, а?
— Это так твою пассию зовут?
— Да… Нил, неужели ты никогда такого не испытывал? Это как азарт, как рекорд, как покорение крепости. Каждый взгляд, каждое слово, каждый поступок, это словно вызов — быть лучшим. Столько испытаний сразу чувствуешь, хочется горы свернуть во имя идеальной женщины. Я даже не знаю, кем я себя начинаю ощущать в такие моменты, — не простым человеком, а героем, призванным защищать, воевать и быть самым невозмутимым.
— Да, это понять в принципе можно, — в голосе Нила прозвучало примирении, — только надолго тебя хватает?
— Это ты в точку, друг. С такими дамами невозможно дать слабину ни на миг, даже просто расслабиться. Как невозможно вечно держать штангу, каждую секунду побивая рекорды. Хочешь пример? Я тебе про сегодняшний ужин расскажу. Моника вообще аристократка, там крови высокие, королева по сути своей, без преувеличений… я сразу влюбился, она тоже вроде как благосклонно к моему вниманию относится, но сегодня в этом ресторане за соседним столиком пожилая пара сидела. Он чуть подвыпил, чуть громче стал разговаривать, что и нам было слышно… и угораздило же этого старика анекдот своей жене рассказать, да с такой внезапной уморительной концовкой, что я не успел себя удержать, засмеялся. Моника меня таким взглядом одарила… и я понял, как говорят разведчики, что был на грани провала.
— А в чём смысл?
— Нужно было или не заметить, или усмехнуться.
— Трис, ты ещё больший дурак, чем я думал!
Они оба засмеялись, а потом наигранно захмыкали, изображая усмешки различной степени сдержанности.
— А если серьёзно, Нил, то я тоже понимаю, что всё на одном и том же горю, а чего мне на самом деле нужно, не знаю. Все эти Моники — это не для жизни, это безумная и увлекательная игра. Да и сейчас я ищу чего‑то в себе самом.
— Так у тебя Гретт для жизни.
— И да, и нет. Я люблю её по — своему, я очень привязан к ней, я часто переживаю за неё, если что‑то случается, но чисто по — мужски… — Трис замолчал, видимо продолжение фразы заключалось в особенной гримасе или пожатии плечами.
— Но тебе с ней легко?
— О — о! Не то слово! С ней мне не страшно быть каким угодно.
— А знаешь, я ведь тоже влюблялся, тоже западал бывало… только с Диной понял, в сравнении понял, как только почувствовал, что такое любовь. Ты не горишь, не захлебываешься в эйфории. Ты перерождаешься, и становишься словно без кожи, — тебе становится доступно такое, чего ты раньше и не ощущал, и одновременно с этим болезненно. Становится так невыносимо счастливо, что больно. Особенно больно, когда тебя пронизывает в определённые моменты, и ты не можешь говорить и не можешь себя удержать. Умираешь и рождаешься единомоментно.
— Поэт… в жизни бы не сказал, что ты занимаешься ремонтом швейных машин. Прости, что прерываю, пошли обратно, а то я боюсь, что Гретт будет подниматься и нас услышит.
— Представляете, на кассе мне вместо полутора килограммов бананов пробили сто пятьдесят! И ещё пришлось дожидаться какую‑то тётку, которая принимала машину с товаром, чтобы в чеке возврат сделали!
