В. Бирюк - Догонялки
— Стоять! Зарежу!
Сначала я разглядел на фоне осеннего кустарника Елицу, стоящую в странной позе с запрокинутой головой, а лишь потом сообразил, что эта её стойка обеспечивается третьей «мусорной кучей». Девке вывели руки за спину и приставили нож к горлу. «Держателя» на фоне осенней листвы было видно плохо — если только внимательно присмотреться. Может, тут и ещё кто есть? Из недопрелого и малосгнившего?
Моя первая «вязанка хвороста» почти неслышно подвывала, держась за свой «обработанный мировой энергией» «нижний сучок». Пинок сапогом несколько улучшил его положение с точки зрения нарастающей энтропии видимой вселенной, а приставленный к верхний части засапожник — обеспечил стабилизацию в пространстве. Наверное, у него тут шея. Ну что за «заколдованное место»: то «птицы» всякие с клювами лезли, то вот — мусор прыгающий попался!
— Брось нож! А то сучку твою в куски порву!
— Махнём не глядя? Рви.
Несколько мгновений мы молча переглядывались через полянку. Чудак, валявшийся посередине между нашими неподвижными скульптурными группами, начал шевелиться, охнул и снова затих. В этой тишине особенно чётко прозвучал низкий мужской голос:
— Лейсти. Атсаргиай.
«Лесной мусор», державший нож у горла Елицы, демонстративно чётко отвёл клинок, чуть подтолкнул девку вперёд, так что она, споткнувшись на первом же шаге, почти бегом пробежала всю полянку ко мне. И — исчез! Я ведь только на секундочку отвёл от него глаза, когда Елица чуть не упала! А его уже нет! Хреново. Здесь их как минимум ещё двое на ногах. А я ни одного не вижу. Как слепой.
«Долг платежом красен» — русская народная мудрость. Делаем по мудрости. Тоже демонстративно, с фиксацией промежуточного положения отведённого клинка, я убрал нож и поднялся на ноги, закрывая Елицу личной благородной боярской грудью от центра поляны.
Хотя… Тут с какой стороны смотреть. Для меня важнее, что она закрывает мне спину. От леса, в котором есть два невидимых мне противника. Если нападут сзади — им придётся сначала зарезать девчонку.
— Что будешь делать, ненугалимаш звериш? Убивать или разговаривать?
Хороший вопрос. И — обращение интересное. Где-то я этот «звериш» слышал…
— И то, и другое. В любом порядке.
— Мёртвые не разговаривают.
— У меня?!
Идиотский вопрос. Сверхглупость, сверхнаглость… Но пусть хоть разговаривают. Я же их не вижу! Да где же они тут?!
Пауза. «Мусор» перед моими ногами осторожненько, почти незаметно, собирает в кучу свои конечности. Группируется. Кажется, судя по положению его головы, не для атаки, а для бегства. Хотя… Ни лица, ни глаз под этой маской с разводами и висящими пучками травы разобрать невозможно. Как их учили в их «школе боевого мусора», какая у них там исходная стойка — представления не имею.
Вторая мусорная куча тоже пытается сдвинуться. И снова заваливается со стоном. Движение сбоку. На четверть циферблата вправо от звучания голоса. Блин! Да как же я его раньше не видел! Один посох чего стоит! Чёрный, обгорелый, выше человеческого роста с загогулиной на верхнем конце. Посох жреца Велеса — волхва. Одежонка у него, правда, вполне маскировочная. А вот маска под капюшоном… скорее чисто для эстетики. Белая береста.
— Маску сними.
Снова пауза раздумья. Какой-то сигнал, знак, который я пропустил, но из-за моей спины (блин! — из-за спины!) бесшумно проскакивает ещё один лесовик. Волхв отдаёт ему посох и осторожно, двумя руками снимает маску.
Мда… «следы разлуки на лице». Точнее — встречи. Встречи со мной, любимым. Когда я обижаюсь — я обижаюсь больно для окружающих. В тот раз выражать мою обиду мне помогала горевшая еловая жердина. Торцом которой я проводил бритьё моего нынешнего собеседника.
Ну вот, ещё одна «догонялка». Он пришёл мстить? Ему есть за что. И за своё обожжённое, изуродованное лицо, и за убитых собратьев-волхвов, и за раненного сулицей Сухана божественного медведя, которому меня чуть не скормили. Кстати…
— Как там ваш мишка поживает?
— Убил я его.
Что?! Жрец Велеса убил живое воплощение своего бога?! Это… «медведь в лесу сдох»! Точно, именно — медведь, именно — в лесу. Волхв мотнул головой. Оставшийся на ногах «кучок мусора» приседает над лежащим возле моих ног собратом, пытается помочь ему подняться.
— Елица, помоги.
Девка за моей спиной судорожно вздыхает, но подхватывает лежащего за рукав. Вдвоём они тянут пострадавшего в сторону, к стайке сосен — там суше, а здесь, на полянке, очень сыро.
— Хорошая у тебя девка. Чуткая. И — молчит.
— Хочешь купить?
Елица спотыкается и чуть не падает. Но не оборачивается. Потом продолжает дальше тащить пострадавшую «кучу мусора».
— А продашь? За сколько?
— Нет. Ни за сколько.
Мы внимательно наблюдаем за действиями этих «санитаров леса». Мы же в лесу — значит «санитары леса». Чего ж он тянет? Чего молчит? Ожоги у него на лице явно не зарубцевались, тяжко мужику, больно. Может, ему направление выписать? К Маране?
— К боярину я бы не пришёл. Да вообще — к христианину. Но ты… «ненугалимаш звериш».
— И поэтому ты велел своим людям напасть на меня?
— Прости. Я… Мне нужно было убедиться. Ты убил многих. Ты перебил пришлых людей Перуна. Ты убил цаплю. Ты убил попа. Это хорошо. Ты силён. И твоя сила растёт. Но… Ты невелик ростом. Ты работаешь вместе со смердами, как простой крестьянин, ты бегаешь по лесу как мальчишка…
Они следили за мной?! Идиотский вопрос — ответ очевиден. А я даже не почувствовал слежки. Сколько раз за эти месяцы они могли спокойно меня прирезать? А Сухан? А что «Сухан»?! Я же не спрашивал его о посторонних людях в лесу. Чтобы задать вопрос — нужно знать ответ. Хотя бы подумать о возможности разных ответов. Хочешь увидеть кретина — поглядись в лужу! В любую.
— «Зверь Лютый» — это сила, мощь. А ты… маленький, тощий… Мои люди мне не поверили. Теперь они увидели сами. Ни человек, ни зверь в лесу не встаёт на голову, чтобы ударить ногами. Ты и вправду из другого мира.
Ребята, вы ещё капорейры не видели! И не увидите. Поскольку я и сам не умею.
Резкий вскрик, характерный звук выворачивающихся внутренностей. Елица, ухватившись рукой за берёзку, сгибается в приступе рвоты. Один из лесовиков стонет, лёжа на земле, второй, в явном недоумении, разглядывает мою рабыню.
— Скажи своим, чтобы девку мою не трогали. Она мужиков и парней не выносит. Елица, как закончишь — подойди сюда.
— Кха… ЧуднО… А как же она?… Ну, как же ты её?…
— Вот и я о том. Не продам. Теперь понял?
Волхв настороженно рассматривает меня, потом — Елицу. Ищет глубокий сакральный смысл в наблюдаемом факте пребывания половозрелой девки-рабыни, которая не выносит мужских прикосновений, вблизи непрерывно сексуально озабоченного юноши-хозяина, который, на самом деле, не мужчина, а «Зверь Лютый», пришедший скрытыми тропами из иного мира.
