Тамара Воронина - Перемещенное лицо. Триада
А плохое оружие, то есть кинжал, ему не вернули. Две короны зажилили. Дан погладил эфес. Сил не было. То есть четверть часа назад были, а сейчас ушли в неизвестном направлении. Повешение снова отложено? А что на уме у этой милости, которой Фрика поясные поклоны кладет?
Дан то ли заснул, то ли потерял сознание. Второе вероятнее. Он смутно помнил, что вроде натыкался на золотистые глаза и думал, что клинок Люма был бы предпочтительнее. Вроде его куда-то везли, потом куда-то вели, потом раздевали… или нет?
Но открыл глаза он явно в спальне, потому что лежал в кровати (три метра на четыре, заблудиться можно) под легким и теплым одеялом. Один. В идиотских семейных трусах. Ему снился извращенец Люм, и к чертям политкорректность. Заводит его, видишь ли…
На левой руке белел шрам, которого вчера не было. А сейчас есть. Это вообще как? Дан вылез из-под одеяла и поежился: в комнате было весьма свежо. В двух шагах от кровати была призывно открытая дверь, за которой обнаружилось фарфоровое кресло с крышкой. И тут ватерклозета нет, хотя запах слабенький. Зато над большущим (метра два диаметром) чаном имеются два крана. И плевать на все.
Дан вымылся; пока он нежился в чану, в помещение зашел молчаливый старичок и конфисковал трусы, но взамен положил полотенце и халат. Без драконов. Гай… как там Гай? и как там Шарик? Красный террор им устроить без великого октябрьского переворота…
Он увидел возле зеркала бритву, а в зеркале увидел шрам у себя на подбородке. Весомый такой. Почти от угла рта наискосок до середины подбородка. Ни фига себе. Это магия, что ли? Или я тут месяц проспал? Он побрился, без удовольствия поняв, что верхняя часть шрама онемела: пощипал мертвую кожу и ничего не почувствовал. А что с дикцией? Дан поартикулировал. Ага, понятно. Левая половина нижней губы не двигалась. О, и на плече шрам, где Люм его кольнул, но такой, мелкий. Скоро пройдет.
На стуле возле кровати лежала одежда. И белье. Дан, подгоняемый холодом, резко натянул на себя очень качественные штаны, отличную рубашку и не менее отличную куртку. Внизу лежала катана. Дан снова нежно погладил ножны, подумал и прицепил ее к ремню.
Он, несомненно, был во внутреннем городе. Ах да. Его милость. Раньше Дан считал, что светлость главнее милости. Впрочем, он много что считал. Что людей жечь нельзя, даже если они вампиры. И даже пороть нельзя. И уж точно нельзя заваливать на стол с целью вульгарного насилия. Его передернуло.
Все тот же старичок принес ему завтрак, подождал, когда Дан сметет все, что дали, и повел его куда-то. Для чего могло служить такое помещение, он не знал. Длинный, мрачный, пустой и холодный зал. Пустой в том смысле, что мебели в нем не было – стол да пара кресел у камина.
– Подойди, – приказали оттуда, – и сядь.
Дан подошел и сел. Вчерашняя милость.
– Можешь забыть о герцогине и тем более о похотливом бароне, Дан.
– Спасибо, ваша милость, – осторожно ответил он.
– Ты поедешь со мной. – Он щелкнул пальцами, и старичок, ловко ухватил левую руку Дана, нацепил на нее браслет: две черные полоски, а посередине – белая с гравировкой. – Отныне ты – моя собственность.
– То есть как? – возмутился Дан. Золотистые глаза уставились на него.
– Обыкновенно. Как, например, лошадь или перчатки. Хочешь попротестовать? Рассказать мне, что рожден свободным и это произвол? Ну, давай.
– Но я действительно рожден свободным, – довольно жалким голосом начал Дан, – хотя и не могу этого доказать…
– Смешно, – перебил его милость. – Тебе сколько лет – тридцать или около того? Ты выглядишь мужчиной, ведешь себя, как мужчина, а мыслишь какими-то романтическими штампами. Неужели ты еще не осознал, что родиться свободным еще не значит быть свободным?
Дан спросил язвительно:
– Это философия или напоминание мне о моем месте?
– Это философия. Твое место таково, каким его сделаешь ты.
– Будучи вашей собственностью?
– Почему нет?
– Такая философия мне и правда не по мозгам. Ну, отсталый я человек. Пришелец.
– Я люблю сарказм, когда он уместен. Но вот когда умный ведет себя, как дурак, не люблю.
– Падать ниц и лобызать сапоги? – осведомился Дан.
– А сумеешь? Подумай.
Дан честно подумал. О Гае, страдающем по милости идиотки с титулом и абсолютной властью. О Шарике, патрулирующем улицы. Об Алире Риенисе, с гордой осанкой восседающем на чахлой пожилой лошадке, и кто б сказал, что у него сломаны ребра и ключица. О Руде, стоящем на пороге конюшни с разинутым ртом – где-то в недрах бородищи посверкивали зубы. Философия на ум не шла, как, впрочем, и никогда прежде.
– Я не знаю, – сказал наконец Дан. – Я просто не знаю. В принципе, любого можно сломать, а я вовсе не герой.
– Боишься умереть?
– Естественно.
– А зачем же ты рвался навстречу мечу Люма? – хмыкнул его милость. – И зачем же демонстрировать готовность к бою, когда тебя хотят всего лишь высечь?
– У нас разное восприятие термина «всего лишь», – буркнул Дан. – Я не хочу, чтобы меня публично высекли и тем более публично поимели… не публично тоже не хочу.
– А лобызать сапоги хочешь?
– Я вообще не хочу, чтобы меня унижали.
– И готов умереть с оружием в руках, но не унизиться?
– Готов! – с вызовом бросил Дан, сильно сомневаясь в своей готовности. Она разомлела от крепкого сна, хорошего завтрака и огня в камине и никак себя не проявляла.
– То-то и оно, – глубокомысленно заключил собеседник и вдруг повернулся и возложил на Дана тяжелющий взгляд. Глаза, вообще-то карие, явственно отливали золотом. Дан не знал, что положено делать: падать ниц, то есть преклонять колено, или еще чего. И что хочет сделать, тоже не знал. Так что не отвел взгляд скорее от растерянности, чем от мужества. Его милость изволила усмехнуться и продолжить: – Есть ли у тебя сомнения в том, что Фрика рождена свободной? И правильно, что нет. А в том, что по сути она рабыня, сомнения есть? – Дан вспомнил, как стелилась герцогиня перед этим вот, как приседала и опускала глазки. – Вижу, что понимаешь. Рабство, друг мой, – это прежде всего состояние души. И пусть ты не осознаешь еще, что ты – моя собственность, но ты, плебей, смотришь мне в глаза, а Фрика не осмеливается. Ты жаждал смерти, лишь бы избежать позора. Ты дрался с лучшим фехтовальщиком в этих краях… Пусть плохо дрался, но без страха. Ты не побоялся публично предложить свою кровь вампиру… что, опять хочешь убить Фрику? Она того не стоит. Твой друг поправится. В жизни вообще много боли, но особенно много ее в жизни вампиров и эльфов.
– Ну предположим, герцогиня имеет рабскую психологию, а я душой свободен, – нагло сказал Дан. – И как это вяжется с тем, что она творит, что хочет, а я – ваша… перчатка?
![Айзек Азимов - Основание [Академия]](/uploads/posts/books/116819/116819.jpg)
![Айзек Азимов - Основание и Империя [Академия и Империя]](/uploads/posts/books/116810/116810.jpg)