Ольга Лукас - Спи ко мне
– Представляешь, – стараясь говорить насмешливо и легко, сказала она, – Стоило вспомнить про работу, и меня чуть ветром не унесло.
– Я так и не понял, что ты делаешь на своей работе? – спросил Рыба. – Почему она вытворяет с тобой такие фокусы?
– Это сложно объяснить. Я чувствую, как жернова постепенно перемалывают меня, делая мукой для корпоративного пирога. И, о ужас, я сама своей работой привожу в движение эти жернова. Я продаю воздух. Даже нет. Я продаю представление о том, что воздух, которым можно дышать бесплатно, надо покупать. Ты каждый день делаешь своими руками что-то материальное. А я ничего не произвожу. Я – офисный планктон. Я только суечусь и молочу кулачонками воздух. Который потом пытаюсь кому-то продать. Когда я умру – не останется ничего полезного. Ничего, что помнило бы обо мне. От этого я особенно устаю. Потому что зачем я тогда?
– Когда я умру, надо мной можно будет насыпать курган из чашек, которые я сделал. Но я живу не для того, чтобы делать чашки, поверь.
– А для чего?
– Чтобы жить. Есть, пить, гулять, дышать, курить. Чтобы сниться тебе. Чтобы ты снилась мне.
Они свернули на тихую улицу. Чуть закопченные деревянные избушки, похожие на печки-буржуйки, торчали по обе стороны. Они стояли на кривеньких изогнутых ножках, обвитых серебристо-серым плющом, и казались одинаковыми, если бы не резьба: все дома были украшены по-своему. Как если бы собрались народные умельцы с разных концов земли, и каждый вырезал на вверенном ему строении свои национальные узоры. Наташа поманила Рыбу в заросли плюща. Серебристо-серые плотные листья скрывали от посторонних глаз уютную беседку с широкой скамьёй, обитой мягким материалом. До показа картины оставалась ещё масса времени.
Так бывает в хрупком мире: Наташа оглядывается по сторонам, видит дверь, которую раньше не замечала, открывает её и обнаруживает комнату, или просто матрас, висящий в пустоте. Она найдёт такой матрас даже в пустыне, если рядом будет Рыба.
По улице, мимо резных закопченных домов, прогуливались ни о чём не подозревающие граждане в нарядных костюмах. А тем временем в тайнике, совсем рядом с ними, в гуще серебристо-серых зарослей, сон и явь сливались в одно.
– Ну вот, теперь я готова к встрече с искусством! – объявила Наташа, помогая Рыбе освободиться из объятий плюща. Застёгивая свои крючки, он основательно запутался и чуть не остался в беседке навсегда, в качестве детали интерьера.
Они миновали квартал избушек на курьих ножках и вышли на набережную. К воде сбегали ступени, у причала стояли яхты, чем-то похожие на двухэтажные колымаги, что двигались по улицам города. Но всё-таки средства водного транспорта больше отвечали требованиям безопасности. Хорошо, что здешние жители понимают хотя бы это: лучше прослыть владельцем не самого оригинального корыта, чем уйти на дно вместе с тремя тоннами завитушек. А может быть, все самые нелепые лодки утонули, и это – естественный отбор?
– Хотел бы я знать, в каком мире останется душа наших отношений. – задумчиво произнёс Рыба.
– Почему – «останется»? – удивилась Наташа. – Что за пессимизм?
– Но ведь однажды – может быть, очень нескоро – мы умрём. И душа наших отношений будет искать воплощения.
– Брр. У вас же, вроде бы, нет никакой религии, кроме той, что художники – суть шаманы.
– Шаманы?
– В нашем мире ваших художников иногда называют шаманами. То есть наших тех, кто как ваши художники. Неважно. Так значит, вы тоже верите в души? И у вас есть свои на этот счёт теории? Или это какая-нибудь эзотерика с другого континента? Что такое для вас – душа отношений? Может быть, у нас тоже такое есть, только называется иначе.
– Душа отношений – в любом мире душа отношений. Представь, что два человека начинают общаться как-то особенно ярко – любить, уважать, ненавидеть, поклоняться. Не важен градус, не имеет значения направление. Важна взаимная избранность. И в тот момент, когда двое выделяют друг друга из толпы – зарождается душа отношений. И пока отношения живы – душа растёт и наполняется силами. Даже у отношений двух государств может быть своя душа. И у отношений двух групп людей. Но любые отношения однажды заканчиваются.
– И душа умирает?
– Нет. Душа готова воплотиться. Воплотиться в младенца.
– Значит, сначала появляется душа, а когда умирают те, кто её породил – она рождается уже у других людей, в виде ребёнка?
– Ну, если грубо вырубать из камня – то да, именно так.
– А когда человек умирает, куда воплощается его душа? В нового человека?
– Этого никто не знает. Может быть, она уходит в другой мир. Или воплощается в дерево.
– А как же жизнь после смерти? В хрупком мире никто в неё не верит?
– Есть много сказок про оживших мертвецов. Это выдумки, созданные рассказчиками-мастерами для увеселения. Они развлекают, но не рассказывают о том, что есть на самом деле.
– Жутковато жить, если после смерти тебя ожидает неизвестность. Мне больше нравится верить в переселение душ.
– Во что бы ты ни верила – ты не можешь этого знать наверняка. А значит, тебя всё равно ожидает неизвестность, – ответил Рыба.
С залива налетел порыв ветра, вероломный и внезапный. Пронёсся, как сверхзвуковой самолёт, вырвал с корнем синие ромашки, разметал горку расписных подушек, сушившихся на солнце, сорвал с Наташи шляпу, зашвырнул её далеко от набережной – и снова всё стихло.
– Бежим за ней, скорее! – крикнула Наташа.
– Так ветром же унесло, – отвечал Рыба, не трогаясь с места.
– Ну так я и говорю – бежим!
– Забудь. То, что уносит ветер, надо забыть.
И про шляпу больше не вспоминали. При следующей встрече Рыба подарил Наташе новую.
Сильный ветер был в хрупком мире редкостью. Чуть позже Наташа заметит, что с ветром здесь не состязаются, не спорят, не мерятся силами. Если что-то сделал ветер – значит, такова его воля.
Теперь прояснился смысл выражения «Чтоб тебя ветром унесло». Всё, что уносил ветер – забывали. И когда ветер уносился прочь – забывали и о нём тоже.
Галерея, в которой был намечен показ картины, оказалась небольшим скромно украшенным зданием с высокими куполообразными потолками. Оно чем-то походило на католический храм – обнаружились даже деревянные скамеечки для прихожан. Наташа поискала глазами орган – но он был задёрнут занавесью из небеленого холста, не разукрашенного даже какими-нибудь дешевыми стразами.
Все, кому повезло достать билеты на премьеру, приехали заранее и, должно быть, расселись по своим местам. Наташа видела тени, слышала обрывки разговоров, даже различала некоторых людей – немногих. Наверное, большинство из тех, кто пришел сюда, думают о картине, а не о том, как показать свои наряды.
