Джо Аберкромби - Прежде, чем их повесят
— А что насчет тех? — спросил Ищейка, указывая знамя, которое он не узнал — зловещее с виду, из шкур и костей. На его взгляд эти знаки были похожи на знаки горцев. — Это знамя Круммоха-и-Фэйла?
— Не! Он никогда бы не преклонил колен перед Бетодом, ни перед кем другим. Этот безумный ублюдок всё ещё где-то в горах, взывает к луне и всё такое.
— Если только Бетод его не прикончил, — проворчал Доу.
Тридуба покачал головой.
— Сомневаюсь. Он осторожная сволочь, этот Круммох. Уже много лет держится против Бетода в Высокогорье. Он там все тропинки знает, как говорят.
— Тогда чьи это знаки? — спросил Ищейка.
— Не знаю, может, какие-то парни с востока, из-за Кринны. Там народ странный. Ты знаешь их знамёна, Молчун?
— Ага, — ответил Молчун, но больше не сказал ничего.
— Да не особо важно, чьи это знаки, — пробормотал Доу, — просто гляньте, сколько их. Да тут, блядь, половина Севера.
— Причем, худшая, — сказал Ищейка. Он смотрел на знак Бетода, установленный посреди войска. Красный круг, намалёванный на чёрных шкурах, огромный как поле, водружённый на высокий сосновый ствол, злобно хлопал на ветру. Здоровенная штуковина. — Не хотел бы я такую таскать.
Доу подполз и наклонился к ним.
— Может, проскользнём в темноте, — прошептал он. — Подкрадёмся и воткнём клинок в Бетода.
Все посмотрели друг на друга. Это был ужасный риск, но Ищейка не сомневался, что попробовать стоило. Все они мечтали отправить Бетода в грязь.
— Воткнуть в него клинок, в этого ублюдка, — пробормотал Тул, и улыбнулся во всё лицо.
— Угу, — проворчал Молчун.
— Вот стоящее дело, — прошипел Доу. — Вот настоящая работа!
Ищейка кивнул, глядя на все эти костры.
— Точно. — Благородная работа. Работа для названных, для таких, как они, или может для таких, какими они были. Да уж, об этом бы песен насочиняли. От этой мысли кровь Ищейки забурлила, кожу на руках стало покалывать, но Тридуба так не думал.
— Нет. Мы не можем рисковать. Мы вернёмся и расскажем Союзу. Расскажем, что к ним гости. Плохие гости, и их много. — Он потянул бороду, и Ищейка знал, что ему это не нравится, отступать-то. Никому не нравилось, но все знали, что он прав, даже Доу. Была вероятность, что до Бетода они не доберутся, а если так, то им никогда не выбраться.
— Надо возвращаться, — сказал Ищейка.
— Верно, — сказал Доу. — Возвращаемся. Жаль только.
— Ага, — сказал Тридуба. — Жаль.
Длинные тени
— Во имя мёртвых.
Ферро ничего не сказала, но впервые с тех пор, как Логен её встретил, угрюмое выражение исчезло с её лица. Оно обмякло, рот немного приоткрылся. Луфар, с другой стороны, ухмылялся как дурак.
— Видали когда-нибудь такое? — крикнул он поверх шума, протягивая вперёд дрожащую руку.
— А нигде больше такого и нет, — сказал Байяз.
Следовало признать, Логен никак не мог взять в толк, что это за шум с переправой через реку. На Севере реки — те, что побольше, — могли стать затруднением, особенно в определённое время года, и если надо тащить много снаряжения. Но если не было моста, то находили хороший брод — поднимаешь оружие над головой и шлёпаешь на другую сторону. Сапоги, конечно, не сразу высохнут, и надо во все глаза смотреть, чтоб не попасть в засаду, но в остальном в реках ничего страшного. Хорошее место, чтобы наполнить мех водой.
Наполнить мех водой из Аоса было бы опасным дельцем, во всяком случае без верёвки шагов в сто.
Однажды Логен стоял на утёсах возле Уфриса и смотрел, как волны бьются о скалы далеко внизу, а серое пенное море тянулось вдаль, покуда хватало взгляда. Такое место вселяет тревогу, начинает кружиться голова, чувствуешь себя ничтожным. Ощущение на краю каньона великой реки было во многом похожим, за исключением того, что через четверть мили или около того из воды поднимался другой утёс. Дальний берег, если это слово можно применить к высоченной каменной поверхности.
Он осторожно подобрался к самому обрыву, пробуя носком сапога мягкую землю, и заглянул за край. Плохая идея. Над обрывом нависала красная земля, сплетённая белыми корнями травы, а за ней вниз уходила почти отвесная зазубренная скала. Далеко внизу в неё билась пенная вода, и в воздух взлетали огромные фонтаны сверкающих брызг и облака влажного тумана, которые Логен почти ощущал своим лицом. Пучки длинной травы цеплялись за трещины и выступы, а между ними летали птицы — сотни маленьких беленьких птичек. Логен едва мог расслышать их щебет за могучим грохотом реки.
Он подумал о том, каково это, упасть в такую грохочущую массу тёмной воды, которая засосёт, закружит и начнёт играть, как буря сорванным листом. Он сглотнул и осторожно отошёл от края подальше, осматриваясь, за что бы ухватиться. Логен казался себе таким маленьким и лёгким, что сильный порыв ветра мог его сдуть. Он уже почти чувствовал, как вода заливается ему в сапоги — вздымающаяся, перекатывающаяся, неодолимая сила, от которой дрожит сама земля.
— Теперь ты видишь, почему мост — такая хорошая мысль! — крикнул Байяз ему на ухо.
— Как вообще можно построить мост через такое?
— В Аостуме река разделяется на три, и каньон там намного мельче. Императорские архитекторы построили острова и сделали мосты из множества маленьких арок. И всё равно, понадобилось двенадцать лет, чтобы их построить. Мост в Дармиуме — работы самого Канедиаса, дар его брату, когда они были ещё в хороших отношениях. Он пересекает реку одним пролётом. Никто не знает, как он это сделал. — Байяз повернулся к лошадям. — Собирай остальных, нам надо двигаться дальше!
Ферро уже отходила от обрыва.
— Столько дождя. — Она посмотрела через плечо, нахмурилась и покачала головой.
— Там, откуда ты, таких рек нет, а?
— В Бесплодных землях вода — самое ценное, что только может быть. Люди убивают за бутылку воды.
— Там ты родилась? В Бесплодных землях? — Странное название для места, но звучало как раз подходяще для Ферро.
— В Бесплодных землях не рождаются, розовый. Только умирают.
— Суровая земля, а? А где тогда ты родилась?
Она насупилась.
— Тебе какая разница?
— Просто пытаюсь быть дружелюбным.
— Друзья! — фыркнула она, проходя мимо него к лошадям.
— А что? У тебя их тут так много, что ещё одному места не найдётся?
Она остановилась, повернулась наполовину, и посмотрела на него прищуренными глазами.
— Мои друзья долго не живут, розовый.
— Мои тоже, но думаю, с тобой я бы рискнул, если ты не против.
— Ладно, — сказала она, но лицо у неё не стало дружелюбнее. — Гурки завоевали мой дом, когда я была ребенком, а меня забрали в рабство. Они забрали всех детей.
