Евгений Малинин - Разделенный Мир
А Машенька, опустив голову и глубоко задумавшись, медленным шагом объезжала четверку по кругу. Она не замечала почтительно отступающих перед ее конем гвардейцев, растерянных, лихорадочно блестящих глаз обреченных преступников, она снова и снова взвешивала решение, принятое ею еще ночью.
Наконец она остановила коня и подняла голову. В ту же секунду над поляной повисла гнетущая тишина. И словно последние, тяжелые капли красного вина, падающие из опрокинутой бутылки в переполненный бокал, в эту вязкую тишину рухнули слова, сказанные звонким девичьим голосом:
– Отпустите их! Пусть они уходят!…
И над поляной вновь повисла тишина. Пустая тишина облегчения.
Только через несколько секунд прозвучал изумленный вопрос:
– Но… почему?
И Машенька ответила:
– Я надеюсь, что в будущем мои решения не будут сопровождаться какими-либо вопросами. Но сегодня я, так и быть, объясню… Во-первых, я не желаю, чтобы мои люди становились палачами. Или среди вас есть желающие?…
Под ее тяжелым взглядом стоявшие плотным кругом гвардейцы только слегка попятились.
– Во-вторых, эти четверо столь ничтожны, что мстить им я считаю ниже своего достоинства. И в-третьих, вчера они меня… повеселили и поэтому заслуживают награды. Пусть она будет такой!…
И она улыбнулась. И ее гвардия сначала неуверенно, а затем все более искренне и открыто заулыбалась. Только четверо неожиданно обретших жизнь никак не могли осознать услышанное. Они смотрели шальными глазами на ухмыляющиеся физиономии бывших своих товарищей и ничего не понимали.
Наконец самый маленький, словно прозрев, быстро завертел головой и вдруг, медленно опустившись на колени, горько зарыдал. Его голова уткнулась в седую клочковатую траву, зад жалко отклячился, и все тело содрогалось от истеричных рыданий. Пузан сначала уставился на малыша, а потом принялся шарить ладонями по своему телу, начиная от горла и кончая своим необъятным брюхом. Тонкоголосый вдруг часто-часто заморгал, потом поднял лицо к небу и забормотал своим писклявым голосом:
– Я знал… я знал… я знал…
И только Трот стоял по-прежнему, набычившись, глядя на Машеньку исподлобья. Наконец он шагнул в ее сторону, но перед ним мгновенно вырос Жан, а по обеим сторонам от него тут же встали, сжав кулаки, Стоп и Ржавый Гвоздь. Трот сразу понял, что подойти к баронессе ему не дадут – хотя что он мог ей сделать, поэтому он заорал своим хриплым голосом:
– Убей меня! Ведьма, лучше убей меня!! Или я тебя убью!!
Он помолчал, а потом снова заревел с непередаваемым отчаянием в голосе:
– Ведьма-а-а! Убей меня-а-а!!
И снова над поляной повисло изумленное молчание. И снова его прервал спокойный, но на этот раз мужской голос:
– Уходи!… – И Жан кивнул головой на мгновенно образовавшийся проход в кольце гвардейцев.
– Ы-ы-ы-ы! – завыл Трот, запрокинув голову. А потом он повернулся и, свесив голову, медленно пошел прочь. Никто его не тронул. А вот его «соратников» выпроводили с поляны пинками. И Пузан даже нашел в себе силы огрызаться на каждый пинок. В общем, проводы несостоявшихся убийц вылились во всеобщее народное гулянье, которое прервал властный окрик Ее колдовской силы.
– Выступаем через полчаса! Кто не будет готов – два наряда вне очереди!…
И хотя никто не понял, что такое «два наряда», все поняли, что к «одеже» это отношения не имеет. Так что через полчаса колонна во главе с лейтенантом была готова к выходу. Но Машенька, сурово оглядев свое воинство, неожиданно улыбнулась и спросила:
– Так, пешие-пешеходы, кто поводьями владеет?… Трое новичков, быстро разобравшись в существе вопроса, разом шагнули вперед. Остальные, не желая ни в чем уступать «молокососам», протопали за ними.
– Вот как?! – удивилась Машенька. – Прекрасно! Седлать коней!
И знаете, через двадцать минут вся ее гвардия была в седлах! Вот только кавалеристами были далеко не все. Поэтому колонна сначала двинулась неспешным шагом, давая возможность новичкам приноровиться к своему «верховому» положению.
По приказу командирши отряд свернул к старому броду – на короткую дорогу к ставке герцога. Вопреки мнению лейтенанта Сямы никто не возражал против такого маршрута, видимо, понятие «дисциплина» начало доходить до понимания ватажников. Причем не дисциплина кулака, а дисциплина авторитета.
В начале пути всадники старались держаться строгой колонной, однако ночные и утренние события, стремительно разворачивавшиеся и так неожиданно закончившиеся, требовали обсуждения. Так что уже через полчаса после начала движения гвардия сбилась в отдельные кучки, каждая из которых бурно обсуждала окончательное решение баронессы.
Утренний дождь кончился, но солнце так и не показалось из-за нависших клочковатых туч. Воздух был пропитан осенней сыростью и запахом древесной трухи. Лес вокруг стоял тихий и смурый, даже птицы попрятались и помалкивали. Наконец впереди, в просвете леса, мелькнула полоска серо-серебристой воды. Мария, оторвавшись от своих дум, подняла голову и увидела, что Сяма вывел отряд точно к старому броду. За рекой, прямо от берега, начиналась улица небольшой деревни. Маша повернулась к лейтенанту, трусившему рядом с ней на каурой кобыленке.
– В деревне задержимся часа на два-три. Предупреди ребят, чтобы никакого хулиганства, а тем более грабежа не было. У них вполне хватит денег расплатиться за все, что понадобится. Если на кого пожалуются – повешу!
Сяма коротко кивнул, придержав лошадь, дождался обоих капралов и начал им что-то горячо втолковывать. Мария кивком головы подозвала к себе Жана.
– Поедешь со мной к кузнецу. Возьми с собой кого-нибудь из местных, пусть дорогу покажут.
Жан махнул рукой, подзывая молодого светловолосого, веснушчатого паренька и крикнул:
– Орт! Давай ко мне!
Тот, тронув своего коня, быстро приблизился, и вся троица первыми ринулись в быструю воду брода.
На противоположной стороне, пока ее жеребец карабкался по крутому подъему, Маша оглянулась назад и была поражена. Ее отряд форсировал реку стройной колонной и даже сохраняя установленную ею расстановку по росту! Впереди двигался Сяма, а сразу за ним оба капрала. Банда, взятая ею под опеку, действительно стала походить на обученную регулярную воинскую часть.
Но особенно долго задумываться над такой метаморфозой ей не пришлось. Они добрались до верхнего обреза берегового откоса, и их проводник пустил свою лошадь наметом. Они с Жаном ринулись следом по странно пустой деревенской улице. За деревней расстилалось перепаханное, но незасеянное поле, а за ним виднелся небольшой каменный дом, рядом с которым дымила трубой полуоткрытая кузня. Из кузни слабо доносились звонкие удары молота.
