Милые обманщицы. Грешные - Шепард Сара

Спенсер обещала подругам рассказать полиции, что ее навещал Йен, но, когда Вилден появился на пороге их дома, готовый приступить к своим обязанностям по охране мероприятия, просто… не смогла. Иначе ей пришлось бы – в очередной раз – выслушивать уничижительные упреки в том, что она поступила безответственно и все такое прочее. Сейчас это было выше ее сил. Да и потом, какой толк от признания? Йен ведь не сказал, где намерен прятаться. Намекнул только, что он на грани раскрытия тайны, от которой ей голову снесет.

– Спенсер, дорогая, – произнес чей-то голос справа от нее. К ней обращалась миссис Кан, выглядевшая изможденной и костлявой в своем изумрудно-зеленом платье с блестками. Спенсер слышала, как она говорила фотографам светской хроники, что ее наряд – это винтажный туалет Balenciaga. Уши, шею, запястья и пальцы миссис Кан украшали драгоценности, она сверкала с ног до головы. Все знали, что в минувшем году отец Ноэля скупил для своей супруги половину салона Harry Winston, когда ездил в Лос-Анджелес финансировать строительство очередной площадки для гольфа. Счет поместила на своих страницах местная желтая газетенка.

– Не знаешь, остались ли еще те маленькие вкусняшки-птифуры? – спросила миссис Кан. – Почему бы не полакомиться, да? – Она похлопала себя по плоскому животу и пожала плечами, как бы говоря: «Раз убийца на свободе, давайте объедаться пирожными».

– М-м… – Спенсер отыскала взглядом отца с матерью, находившихся в другом конце комнаты, возле струнного квартета. – Я сейчас.

Лавируя между гостями, она пробралась к родителям и остановилась в нескольких шагах от них. Отец был в темном костюме Armani, а мама вырядилась в черное мини с широким поясом, подчеркивавшим линию талии, и рукавами «летучая мышь». Может, на миланских подиумах оно и вызывало всеобщий восторг, но, по мнению Спенсер, такое платье подошло бы жене Дракулы для уборки дома.

Она пальцем постучала мать по плечу. Миссис Хастингс повернулась. На лице ее сияла отрепетированная лучезарная улыбка, но, увидев, что ее побеспокоила младшая дочь, она сощурила глаза.

– Кончились птифуры, – доложила Спенсер. – Мне сходить на кухню, проверить? И в баре, я смотрю, шампанского уже не осталось.

Миссис Хастингс провела ладонью по лбу. Было видно, что она растеряна.

– Я сама.

– Да мне не трудно, – предложила свою помощь Спенсер. – Я пойду и…

– Сама разберусь, – ледяным шепотом ответила ее мать, брызгая слюной. Она сдвинула брови, и морщинки вокруг ее губ обозначились четче. – Пожалуйста, иди в библиотеку, к остальным ребятам.

Спенсер отшатнулась, чуть не поскользнувшись на гладком деревянном полу. Будто мать ее ударила.

– Я знаю, ты рада, что меня лишили наследства, – выпалила она во всеуслышание. – Но не обязательно так явно демонстрировать свой восторг.

Ее мать оцепенела, раскрыв рот. Рядом кто-то охнул. Миссис Хастингс посмотрела на мистера Хастингса. Тот побледнел как полотно.

– Спенсер… – проскрежетал отец.

– Не парьтесь, – презрительно бросила Спенсер. Она развернулась на каблуках и пошла через холл к киносалону. Глаза обжигали слезы досады. Казалось, она должна пребывать в эйфории оттого, что озвучила родителям все, что о них думает, но Спенсер чувствовала себя так же, как всегда, когда они выказывали ей пренебрежение – рождественской елкой, выброшенной на обочину после новогодних праздников, где та лежит, ожидая мусоровоза. Раньше Спенсер умоляла родителей, чтобы они подобрали все выброшенные елки и посадили их на своем дворе, но мама с папой в ответ лишь называли ее глупой девочкой.

– Спенсер? – Из тени выступил Эндрю Кэмпбелл с бокалом вина в руке. Мурашки забегали у нее по спине. Целый день она подумывала о том, чтобы написать Эндрю и спросить, придет ли он на вечер. Не то чтобы она втайне вздыхала по нему, да и вообще.

Заметив, что Спенсер расстроена, Эндрю нахмурился:

– Что случилось?

У Спенсер задрожал подбородок. Она бросила взгляд на зал, где проходил прием. Родители куда-то ушли. Мелиссы тоже нигде видно не было.

– Вся моя семья меня ненавидит, – выпалила она.

– Что за глупости! – Взяв Спенсер за руку, Эндрю завел ее в комнату, включил лампу Tiffany на столике и жестом показал на диван. – Садись. Успокойся.

Спенсер тяжело опустилась на диван. Эндрю тоже сел. Она не была в этой комнате со вторника, когда вместе с подругами смотрела здесь по телевизору репортаж о временном освобождении Йена. Справа от телевизора стояли в ряд школьные фотографии Спенсер и Мелиссы, начиная от детсадовских и кончая выпускным портретом сестры. Спенсер остановила взгляд на своей фотографии, сделанной минувшей осенью, перед самым началом учебного года, до того, как завертелась вся эта ерунда с Элисон и «Э»: волосы гладко зачесаны назад, синий блейзер идеально выглажен. Самодовольное выражение на ее лице подразумевало: Я – Спенсер Хастингс, и я – самая лучшая.

Ха, с горечью усмехнулась про себя Спенсер. Как же быстро все может измениться.

Рядом с фотографиями стояла большая статуэтка Эйфелевой башни. К ней все так же была прислонена старая фотография, которую они нашли на днях, – снимок Эли, сделанный в тот день, когда объявили о старте «Капсулы времени». Прищурившись, Спенсер смотрела на Элисон. Та держала в руке сорванное со стены объявление, а рот у нее был раскрыт так широко, что Спенсер видела аккуратные коренные зубы. В какой момент ее сфотографировали? Сразу, как только Эли заявила, что Джейсон скажет ей, куда он спрятал один из лоскутов флага? Спенсер уже закралась в голову мысль стащить у Эли ее трофей? К этому времени Йен успел подойти к Эли и пригрозил ее убить? Широко распахнутые голубые глаза Элисон, казалось, смотрели прямо на Спенсер, и она словно наяву слышала ее звонкий веселый голос. Уу-уу, притворно захныкала бы Эли, будь она еще жива. Твои родители тебя ненавидят!

Содрогнувшись, Спенсер отвернулась. Жутко было видеть здесь Эли, глазевшую на нее.

– Что случилось? – спросил Эндрю, обеспокоенно кусая нижнюю губу. – Что натворили твои родители?

Спенсер щелчком сбила одно из перышек на подоле своего платья.

– Они даже не смотрят на меня, – ответила она, чувствуя оцепенение. – Как будто я для них умерла.

– Ты преувеличиваешь, – возразил Эндрю. Он глотнул вина и поставил бокал на столик. – Родители не могут тебя ненавидеть. Наоборот, я уверен, они гордятся тобой.

Спенсер быстро подсунула под бокал подставку, даже не думая о том, что ведет себя как человек, страдающий обсессивно-компульсивным расстройством.

– Нет. Они меня стыдятся. Я для них все равно что старый ненужный предмет интерьера. Вроде маминых картин маслом, сваленных в подвале. Так-то вот.

Эндрю склонил набок голову:

– Ты о… «Золотой орхидее», что ли? Да, наверное, твои родители расстроены, но они переживают за тебя – я в этом уверен.

Спенсер проглотила рыдание, в груди ощущалась острая давящая боль.

– Они знали, что я присвоила чужую работу, – брякнула она, прежде чем осознала, что говорит. – Но велели мне молчать. Их больше устраивало, чтобы я солгала, приняла награду и мучилась чувством вины всю оставшуюся жизнь, а не выставляла их идиотами.

Кожаный диван заскрипел, когда Эндрю в ошеломлении откинулся на спинку. Он долго смотрел на Спенсер. За это время потолочный вентилятор сделал пять оборотов.

– Шутишь?

Спенсер покачала головой. Ей казалось, она совершила предательство. Родители открытым текстом не требовали, чтобы дочь скрывала их осведомленность в своих махинациях, но Спенсер была уверена: они думали, что она никому об этом не скажет.

– Так ты сама призналась в плагиате, хоть они и велели тебе молчать? – уточнил Эндрю. Спенсер кивнула. – Ничего себе. – Эндрю провел руками по волосам. – Спенсер, ты поступила правильно. Надеюсь, ты это понимаешь.

Она заплакала навзрыд – будто кто-то повернул кран в ее голове.