Единственный цветок в этой говноклумбе (СИ) - "Holname"

«Надо спешить», — пронеслось у него в голове.

Парень вынул свое оружие из шеи противника, не спеша и с особым усердием перевернул тушу на живот, после чего сел где-то неподалеку. То, что он должен был сделать раньше, было поистине неприятным.

«Ничего, сделал раз, сделаю и два».

Парень воткнул клинок где-то возле плеча монстра и начал медленно разрезать его плоть. Для того, чтобы выжить в холоде, ему нужно было хотя бы содрать с него шкуру. В данной ситуации только это Шейн находил возможным. Залезать в пасть этого монстра, которая, ко всему прочему, находилась в его брюхе, и греться в ней, как он это делал внутри оленя, ему точно не хотелось.

— Я должен действовать быстро, но осторожно, — тихо повторял Шейн. Он боялся того, что мог испортить эту шкуру, и все потому что он не был уверен в том, что у него будет еще одна такая возможность.

Кровь монстра стелилась ручьем по рукам Шейна и стекала по ступеням. На удивление ее было так много, что даже самому Шейну становилось жалко это мертвое создание.

«Черт, — подумал Шейн, на мгновение замирая и приподнимая ладони, — мне уже сложно двигать кончиками пальцев. Нужно как можно быстрее согреться».

Вонь становилась все сильнее. Шейн продолжал сдирать самый крупный участок шкуры со спины монстра и обдумывать то, что он мог с этим сделать. К сожалению, без ниток и иголок сделать многого он не мог. Единственным вариантом, который у него был, оказалось создание огромной накидки, в которую он смог бы просто завернуться.

Шкура была действительно крупной и прочной. Ощупывая ее вот так, Шейн даже не сомневался, что под такой-то накидкой, ему будет действительно тепло, пусть и не совсем приятно.

Когда накидка оказалась полностью снята с туши монстра, Шейн приподнял ее и набросил на свои плечи. Из-за размеров этого создания накидка, содранная только со спины, спокойно покрывала тело Шейна от плеч и до самих щиколоток. Конечно, воняло знатно. И та сторона, которая была непосредственно внутренней, все еще была покрыта кровью и различными слизистыми выделениями.

«Мне нельзя замирать. — Шейн приподнял голову вверх и глубоко вздохнул. — Все 12 часов я должен двигаться, чтобы не окоченеть».

Шейн чувствовал дрожь, но не чувствовал холода. Из-за температуры в округе он уже не в первый раз шмыгал носом. И вот снова, он приподнял голову и попытался глубоко вздохнуть, как неожиданно услышал посторонние звуки.

Вновь эти звуки казались лишь простым шорканьем по полу. С каждой секундой они становились все громче, и это лишь доказывало Шейну, что его противники приближались.

«Кажется, я был слишком громким и это привлекло внимание других монстров».

Шейн опустил голову, поднял свой клинок и принял боевую стойку. На губах его появилась улыбка.

— Хорошо. Раз с частью одежки разобрались, пора позаботиться о пропитании.

Стоило ему сказать это, как в голове сразу проскользнули мысли о еде. Шейн вспомнил свой неприятный опыт поедания монстра и насторожился:

«Не хотелось бы снова жрать монстров, но раз других вариантов нет… Придется. Только… Стоит ли мне есть их сейчас? Если я снова потеряю сознание, меня точно убьют. Нужно просто подготовить мясо и дождаться пока вновь откроется выход».

Впереди показалось несколько фигур все тех же снежных созданий. Монстры шли друг за другом, ведомые то ли запахом, то ли посторонними звуками.

При виде их Шейн зловеще улыбнулся и протянул:

— А лестница, похоже, действительно длинная, если вы так долго поднимаетесь ко мне.

***

Прозвучал очередной хлопок. Каждый раз, когда раздавался этот звук, все присутствующие в темнице вздрагивали. Вздрагивала и та, по которой приходились все эти сильные и невыносимо болезненные удары хлыстом.

Моржана была прикована к каменной поверхности, прямо в камере для заключенных. Руки ее были подняты высоко над головой, ноги безвольно свисали к полу.

Все ее тело было изувечено. Синяки, ожоги, царапины, а теперь и открытые кровавые раны, оставляемые рассекавшим ее тело хлыстом.

«Ха… — Подумала Моржана, подавляя в себе улыбку. — Еще недавно в этой камере был заперт Шейн, а теперь в ней я. Смешно».

Шанна вновь ударила хлыстом по телу дочери. Надо было сказать, что она себя не сдерживала. Каждый ее замах выполнялся с особым усердием, из-за чего Моржана то и дело вскрикивала или брыкалась.

— Я надеюсь, — прозвучал строгий голос матери, — теперь ты поняла в чем была твоя ошибка. Из-за тебя единственный сын, который был достоин получить магию нашей семьи, сбежал!

Шанна вновь замахнулась своим оружием и ударила им Моржану. От этого удара ее дочь до боли прикусила нижнюю губу, но не закричала.

— Нет ничего плохого в воспитании мужчин, — продолжала говорить Шанна, — но ты даже не смогла распознать ту границу, через которую не стоило переступать. Поддалась собственному эгоизму. — Вновь замах, и вновь очередной удар настиг своего обладателя. — Как ничтожно! — закричала Шанна. — Я всегда позволяла вам делать все, что только пожелаете, но лишь при том условии, что вы не перейдете грань разумного и ваши действия никак не навредят семье!

Наступила тишина. В этом месте говорила только Шанна, хотя здесь она была не одна. Будто вспомнив об этом, глава семейства Дорианов обернулась к старшей дочери, стоявшей вне камеры в качестве зрителя, и спросила:

— Ты смотришь, Джулиана?

— Смотрю.

Джулиана стояла, прислонившись спиной к стене. Руки ее были скрещены на груди, равнодушный взгляд устремлен вперед.

— Если ты допустишь такую же глупую ошибку, — щурясь, произнесла Шанна, — твое наказание будет намного суровее.

— Я понимаю.

Шанна промолчала. Она ловко перекинула хлыст в другую руку и вновь обернулась к Моржане, но неожиданно услышала голос старшей дочери:

— Могу я задать вопрос?

— Задавай.

— Почему вы считали Шейна единственным достойным? Неужели Лексиан и Юстас не были такими же, как и он?

— Шейн был труслив и пуглив, — женщина плавно обернулась к дочери, — но при этом он никогда не подчинялся. Он предпочитал сбежать и потом получить наказание, вместо того, чтобы склонить голову и спокойно сделать то, что ему приказали. По сравнению со своими братьями, которые были готовы выполнить даже самые аморальные приказы, только чтобы не испытать боли, он никогда не прогибался.

Джулиан промолчала. Ей нечего было на это ответить.

Тогда Шанна вновь обернулась к Моржане, замахнулась хлыстом и со всей силы ударила ее.

— Конечно, — заговорила женщина, — из-за этого его и избивали больше всех, но, что поделать? За свои ошибки каждый должен нести ответственность.

Прозвучал тихий смех. Этот сдавленный женский голос удивил и Шанну и Джулиану. Обе перевели свои взгляды прямо на Моржану.

Приподняв голову, провинившаяся девушка с некоторым блеском в глазах посмотрела на мать. На ее губах была видна ироничная улыбка.

— Матушка, а ведь вы даже не пытались ни разу меня остановить. — Улыбка стала еще шире и даже показалась немного пугающей. Даже голос Моржаны стал неестественно-возвышенным и в какой-то степени истеричным. — На что же вы надеялись? На то, что Шейн когда-нибудь решится мне ответить? Вы все это время испытывали не меня, а его. Вот ваше испытание и привело к такому концу.

Джулиана была в шоке. Эти слова и это поведение были совсем не похожи на типичный образ действий Моржаны. Даже то, как она смотрела на Мать, в корне отличалось от того, как она обычно себя вела.

«Моржана голову повредила? Как она смеет говорить такое матери?»

Шанна подошла ближе. Схватившись левой рукой за подбородок дочери, она намеренно приподняла его и взглянула в ее наглые глаза.

— Что я вижу? Ты потеряла последние крупицы страха?

— А что если и так? — спросила Моржана в ответ. — Убьете меня?

Шанна сощурилась. Да, она вполне могла сделать это. Это даже не было каким-то запретным действием, или хотя бы тем, что противоречило ее моральным нормам. Однако что-то все же ее останавливало от убийства, и Моржана поняла, что же именно.