К. Медведевич - Ястреб халифа
А в Фейсале их уже ждали новости из ар-Русафа — так называли вотчину Умейядов по имени самой высокой и снежной горы Биналуда. Этот хребет тянулся от южных границ аш-Шарийа до самых равнин в междуречье Тиджра и Нарджис, но именно в виду Куртубы он ощетинивался скалистыми пиками, на вершинах которых даже летом не таял снег. Из благословенной земли ар-Русафа верные халифу люди сообщали: Абд-аль-Вахид ибн Омар велел укреплять и чинить стены всех аль-кассаб [19] и замков, рыть вокруг них рвы и углублять те, что уже вырыты, запасаться припасами на случай осады, а также призвать в хашар [20] всех знатных юношей рода Умейя.
А самой главной новостью была вот какая: под знаменитыми полосатыми арками масджид Куртубы шейхи и улемы со всех концов ар-Русафа проповедовали о том, что халиф отпал от истинной веры и пути его перестали быть прямыми. Аммар ибн Амир — более не прямо ведомый халиф верующих. Он взял на службу неверного, и более чем неверного — он приблизил к себе нелюдя, и отдал тому на растерзание правоверных. А ведь Али учил: да не будет над верующим стоять в начальниках зимми, неверующий, да не будет позволено зиммиям ездить верхом на чистокровных конях, а лишь на ослах и на мулах, и да носят они желтые тюрбаны, а рабы их — желтые с черным заплаты на одеждах. А халиф Аммар ибн Амир не только посадил бледномордое отродье шайтана на прекрасного ашшаритского коня, но и дал тому власть наступать на шеи правоверным, утверждать над ними свою неверную языческую волю и предавать их смерти. А ведь хадис говорит: «Если халиф и правитель области в душе помышляют, совершить ли им справедливость, Всевышний принесет благословение этой стране в пропитании людей, в торговле на базарах, в молоке животных, в посевах и земледелии и во всех вещах. А если цари и правители в душе размышляют, совершить насилие и притеснение, или же сами совершают несправедливость, Всевышний принесет несчастья и неблагополучие в страну в корме животных, торговле на базарах, и в молоке животных, и в посевах земледельцев, и во всех вещах». Что же случится со страной, вопрошали шейхи и улемы, правитель которой не только склонился к несправедливости, но и умножил бедствия правоверных руками неверного пса не из числа людей? Ничего хорошего, отвечали проповедники. Не время ли людям обратить свои взоры на твердыню благочестия, основу праведности, зерцало мудрости, — на дом потомков Зейнаб от Али?
Выслушав такие новости, Аммар приказал изготовить для Тарика знамя: белый — в цветах Аббасидов — длинный стяг, на котором было выведено — «ястреб халифа». Буквы вязи причудливо располагались так, что люди видели на знамени силуэт сидящего ястреба — крылья сложены, клювастая голова гордо поднята, когтистые лапы крепко вцепились в ветку. И халиф напутствовал своего воина такими словами:
— Лети в ар-Русафа, о Тарик, и прочти бени Умейя этот бейт древнего поэта: «Кто не умнеет от щедрого дара, того исправляет суровая кара» [21]. Я последую за тобой, как только закончу свои дела с хашаром, ибо мой долг — распустить войско верующих после того, как оно исполнило свой долг перед аш-Шарийа. Я награжу достойных и накажу провинившихся, и присоединюсь к тебе у стен Альмерийа со своей гвардией.
Тарик поднял ханаттани, и в тот же день двинулся на северо-запад.
…Над персиковыми садами жужжали осы и оглушительно звенели цикады. От усыпанных плодами веток дорогу отделяли неглубокие, но широкие — в четыре локтя — рвы. В этих канавах земля уже потрескалась, а трава высохла до жесткой белесой щетины. На горизонте пологие перекаты равнины Альмерийа замыкались песчано-серым очерком горных отрогов — там, на севере, грозный Биналуд прогибал спину и уходил в землю мягкими склонами гор аль-Шухайда.
К вечеру в канавы пустят воду, отведенную из Ваданаса: берущий начало в горах поток разливался, питая рисовые и пшеничные поля, виноградники, оливковые рощи, персиковые и апельсиновые сады долины. И, конечно, саму Альмерийа, город Принцессы. Рассказывали, что город прозвали так еще много веков назад, чуть ли не во времена Али. Вроде как старший сын Умейяда, славный Сахль аль-Аттаби, привез из похода на неверный Ауранн принцессу-сумеречницу. Еще говорили, что Сахль подарил ей крепость на скале над рекой — чтобы женщина могла смотреться в зеркало вод и не скучала. Впрочем, многие полагали этот рассказ вымыслом — ведь Али запретил союзы и брачные соглашения между людьми аш-Шарийа и детьми Сумерек, а также между людьми и джиннами. Но у очагов старики продолжали рассказывать детям о волшебной жене внука Пророка — как она стояла на скале над рекой, а ветер развевал ее длинные черные волосы. Платье ее соткали из лунного шелка, и оно блестело и в свете месяца, и в свете солнца. Потому говорят еще, что не надо ходить на реку в новолуние. Увидишь блеск белого шелка на волне — и все, потеряешь голову. Девица бросится в воду, не стерпев зависти к такой красоте, а юноша так всю жизнь и промается, мечтая о темноволосой женщине с бледной кожей и огромными лунными глазами, не женясь и не принеся потомства.
Комья иссохшей под солнцем красноватой земли рассыпались под копытами коней. Ханаттани шли налегке, в одних хлопковых кафтанах поверх рубах, и сандалиях на босу ногу — пекло немилосердно. Даже Тарик, обычно предпочитавший таять на полуденном солнце подобно шербету, покрыл голову куфией — правда, совершенно белой и без узоров. Впрочем, нерегиль не принадлежал ни к одному из ашшаритских племен и домов — какие узоры, спрашивается, и какие цвета, красный или черный, он должен был выбрать для головного платка?
Феллахи, завидев неспешно идущие отряды, бросали корзины с персиками и припадали к земле в почтительных поклонах — впрочем, без особого страха. Гвардейцы халифа — а то, что идут именно ханаттани, всякий мог понять по серым кафтанам и белым длинным знаменам над чалмами всадников, — так вот, гвардейцы халифа славились своей дисциплиной и достоинством. От них не ждали никакого зла. Потому от земли то и дело поднималось чье-нибудь чумазое лицо и начинало таращиться на блеск копий.
Саид прорысил вдоль растянувшегося походного строя своей сотни. Слева у канавы он успел заметить с десяток уткнувшихся в землю феллахов — видно, не местных, поскольку рядом с ними не видно было ни корзин, ни мотыг. Похоже, идут из селения в селение: в долине Альмерийа вилаяты стояли близко друг к другу, и земледельцы то и дело отправлялись к родственникам — то в гости, то на свадьбу, то на соболезнование. Вороной конь Саида запорошил пылью согнутые спины припавших к обочине людей: в основном женщины, в грубых полотняных химарах — сельские женщины, в отличие от горожанок, повязывали платок по самые глаза, так что лица толком и не разглядишь — и наглухо замотанных хиджабах из некрашеной сероватой тканины. У феллахов даже черный цвет для абайи и белый для рубахи считался звездной роскошью — в крашеной и беленой одежде щеголяли лишь местные богачи.
