В Бирюк - Обязалово
— Свою прибыль я сам беру. К примеру, прошлым летом проходили тут пруссы. Ватажек из Владимира в Переяславль. Шалить тут начали. Пришлось побить. Насмерть. Хабар на них хороший взяли. Разный. Сумка там красная была…
Или он знает про ту грамотку, или — нет. Если знает — мне одному будут кости ломать или Акима тоже прихватят? Знает…
— И где она?
Я старательно улыбнулся ему в лицо.
— Ну не тут же. Не тяни время. Пошли человечка, да выйдем со двора, поговорим.
Маноха подозвал к себе пару мужичков, кивком головы указал направление. Подручные несколько удивились проявляемой начальником заботой по столь незначительному поводу и уточнили:
— Так то — княжьи гридни. А ежели они не схотят?
Пожал плечами:
— В морду. И — в колодки до утра.
Мы вышли за ворота и прошли немного вдоль огороды усадьбы. Темновато, но можно разглядеть за лугом дорогу, на которой прошлым летом князь-волк остановил отряд Акима, возвращавшийся после стычки с волхвами и грабежа «Паучьей веси». Яков тогда с полными крови сапогами с коня слезал и волка прогонял. Что-то я его сегодня не видел.
— Ну и где?
Дядя, когда мне отвечать на вопросы — я сам решу. Послушай-ка сперва сказочку. Ненародную. Называется: анализ текущего момента.
— Китай идёт к Ростику о делах разговаривать. Если Ростик узнает о грамотке — разговора не будет. Но он не узнает — мне в княжеские дела влезать… не интересно. Через месяц — вы в Киеве, через два — той берестой только печку растапливать. Мне на Китая донос слать — не по чести. Потому как ты, Маноха, приглядишь, чтобы ни Акиму, ни каким другим здешним жителям, что здесь, в Рябиновке, что в других вотчинных селениях, ущерба не было. И сделаешь ты это хорошо, тщательно. За-ради чести своего господина. Сделаешь. Хоть кроме меня про ту грамотку никто и не знает, но и пришибить меня чисто — ты не сможешь. Вон мой мертвец ходячий у ворот стоит. Будет шум и господину твоему… позор стыдный. Придётся тебе нынче ночью у суздальских — нянькой потрудиться, за баловниками приглядеть.
Обоз уже через лужи перебрался, но Сухан очень хорошо слышит. Даже если я просто под нос бормочу. И стоит спокойно в тени частокола. Только изредка остриё рогатины поблёскивает.
Маноха оглянулся, хмыкнул. У ворот — пятеро его людей с мечами, ниже у реки — ещё пяток гридней в бронях. Победить — победят. Но вот «пришибить чисто»…
— Ещё чего скажешь?
— Любо слушать? Изволь. Китай идёт ставить своего попа Федора в митрополиты. Пустое — не выйдет. После пошлёт этого Фёдора в Царьград — чтобы вторым митрополитом на Руси поставили. Скажи князю: толку не будет, даром на подарки потратится — двум метрополиям на Руси не быть. Патриарх Федора епископом Ростовским рукоположит. Поп взбесится, и от этого будут Андрею многие заботы и ущербы.
— Ишь ты… Никак, пророчеством промышляешь?
— Не промышляю. Ты расспроси местных, почему они меня «Зверем Лютым» зовут. И — про покров Богородицы спроси. Так, для общего развития.
«Рядом с незнакомой техникой — держи руки в карманах» — этот плакат с заводов Генри Форда есть стандарт поведения для профессионалов. Когда у нас в общаге выбивало электричество, в распределительные щиты лезли программеры, а инженеры-электрики отходили на безопасную дистанцию. Когда в бухгалтерии зависали компы — программеры вдумчиво разглядывали экраны, а клерки нервно выдёргивали штепсели из розеток.
Маноха — профессионал. Но ситуация с шантажом его собственного князя… для него необычна. Нужно просчитывать множество вариантов в условиях неполной информации и существенного ограничения ресурсов — он не у себя в Боголюбово. А ещё пророчества… для верующего человека… «Если не знаешь что делать — не делай ничего».
Я с очень большим трудом понимаю местных: разные понятийные поля, разные пространства ассоциаций, не совпадающие бэкграунды. Там, где интуиция туземца, пропрыгав по кочкам накатанных решений, мгновенно достигает результата, мне приходиться двигаться логикой, ползком, по шагам.
Но ведь верно и обратное: теперь этот профи меня не понимает до конца. Чувствует нестандарт, но понять, спрогнозировать гарантировано — не может.
«Нет человека — нет проблемы» — не наш случай.
— А ежели обманешь?
Прокол. Вопрос — бессмысленный. Что мне тут — крест целовать или землю есть? Но есть повод подзагрузить аборигена дальше.
— На мне — дар Богородицы. Всякую лжу чую и от неё блюю. От своей — десятикратно. Расспроси местных — лжа мне заборонена.
Нельзя мужика загонять совсем в угол. Я его «нагнул», «мозги запудрил», но надо — «лицо сохранить». Иначе — «крышу сорвёт». И мою голову — тоже.
— Уходить будешь последней лодейкой. Отсюда возьмёшь Якова. Есть тут такой воин. Оттуда, из «Паучьей веси», старосту, Хрыся. Если они мне скажут, что ваши не безобразничали — отдам грамотку тебе в руки. А если нет… — не взыщи.
Маноха хмыкнул. Подумал, хмыкнул ещё раз. И — согласился.
Мы вежливо раскланялись у ворот, и я побежал догонять обоз. Там, на последней телеге, корзины с моими курями — не побились бы.
Куры были в порядке, какая-то придворная дама, здесь говорят: «сенная боярыня», сидевшая на задке телеги, немедленно высказалась мне насчёт неудобств, нечестья, невместности, несуразности, неприличности, непристойности и вообще: ехать вместе с курями…
— Извиняюсь. Я так вижу — ты у княгини в особо приближённых ходишь. Не просветишь ли жителя глухого лесного захолустья: чего это князь с княгиней сварились? Так кричали, я уж, грешным делом, подумал: драться будут.
Дама, прерванная в середины длинного пассажа, поджала губы, но стремление поделиться очередным «сокровенным знанием» типа сплетни, оказалось сильнее.
Как известно: «У нас всё секрет, и ничего не тайна». Секрет — это то, что каждому приходиться рассказывать персонально.
«Секрет» был обычным. Некоторое своеобразие ему придавали задействованные персонажи и местные сословно-возрастные нормы.
Гошу Долгорукого угробили в Киеве 4 года назад. Вдова вдовела-вдвовела, но — надоело. Даме слегка за тридцатник. Выданная в «нежном возрасте» в чужой далёкий край, она родила мужу шестерых сыновей. Из которых двое уже умерли.
Годы идут, жизнь проходит, а она в том самом возрасте, а кровь — греческая пополам с мадьярской — кипит. Масса благородных дам в такой ситуации как-то устраиваются — молодых, миловидных и на всё готовых прислужников всегда полно.
Но… Боголюбский. После своей молодости, столь бурной, что его готовность забавляться с «женами» отмечена даже в его «Житии», он впал в православие. И, со всей свойственной ему «безтормознутостью», насаждал повсеместно благочестие, благонравие и благопристойность.
