Александр Прозоров - Люди меча
Именно об этом он и отписал Андрею Толбузину. А затем спустился в зал, где победители и побежденные шумно распивали кислое рейнское вино за общим столом.
— Константин Алексеевич, можно тебя? — окликнул он боярина Росина, с интересом поглядывающего на меняющую опустевшее блюдо на полное грудастую бабу. Как он понял — жену одного из принявших лютеранскую ересь рыцарей.
— Да, Семен Прокофьевич, — боярин торопливо допил кружку и поднялся из-за стола.
Опричник ответ его в сторону, с затянутому промасленным полотном окну, протянул свиток:
— Вот, Константин Алексеевич. Не в обиду прими, но попрошу тебя грамоту эту в Москву, боярскому сыну Толбузину отвезть. Боюсь, просто вестника послать мало будет. Рассказать потребно, что тут делается и Андрею, и государю, коли понадобится. Рассказать в подробностях. Чтобы далее идти и земли под себя принимать ратные люди нам потребны. Коли государь стрельцов не даст, пусть казаков донских зовут, али еще каких охотников, что согласятся от земли своей оторваться и здесь надолго сесть.
— Понял, — кивнул Росин, принимая письмо.
— А еще попрошу тебя сундук с собой забрать, с целованными на верность грамотами. О желании добровольном городов ливонских в лоно Руси родной вернуться отныне и навечно. Присягали города на верность государю нашему, стало быть у него храниться и должны. Вечно.
* * *Государев человек или просто опричник Семен Прокофьевич Зализа ошибался совсем чуть-чуть. Хотя грамоты целовальные и хранятся в государственных архивах по сей день, но спустя четыреста лет после первого русского похода в прибалтийские земли эти свитки снова увидели свет. На Ялтинской конференции в 1945 году. Когда решался вопрос о границах послевоенной Европы, эти грамоты были предъявлены союзникам, как доказательство того, что Прибалтика принадлежит России — ибо сама ей на верность присягнула. И она снова стала русской — но только на пятьдесят лет.
Часть вторая. Война безоружных
Глава 1. Весна
Певунья исчезла из замка в середине марта. А может, и раньше — никто из слуг за ней не следил. Она не нуждалась в том, чтобы ее расчесывали, переодевали, чтобы наливали ей ванну. Некоторые из обитателей епископского жилища утверждали, что все это делают для нее русалки, анчутки, кикиморы и прочая нечисть, но Флор в это, разумеется, не верил.
Если женщина господина епископа не ест и не пьет, это вовсе не значит, что ее кормят со своих рук лешие, а поят ночные криксы. Просто она каждый день сидит за столом с правителем.
Если она не требует, чтобы ее расчесывали или готовили для нее, как в прошлые годы, большую бадью с водой — значит, ее умывает и расчесывает их господин. Почему бы и нет, если ему это нравится? Он ведь из-за ее голоса просто с ума сходит.
По разным храмам мотается — к каждом из них хоралы по-разному звучат, говорит. Уединяется то у озера, то и вовсе в лесу — но сторожащие их покой телохранители все равно издалека слышат волшебные звуки молитвы.
И вот вдруг обнаружилось, что ее нет: она не выходила из дверей, не требовала для себя коня или кареты, не нуждалась в охране. Просто господин епископ перестал появляться из своих покоев вместе с ней. В замке стало тихо и как-то грустно. И Флор подумал о том, что очень скоро его господину опять захочется перейти на рыцарский завтрак: размоченный в вине белый хлеб. И это действительно произошло. Да так резко, что изменение в правителе заметил весь замок: однажды утром из его спальни наверху раздался нечеловеческий рев ярости. Начальник охраны спавший вместе со всеми в главном зале, услышал этот крик даже через три этажа, вскочил с соломы, которой был выстелен пол, подхватил свою перевязь и кинулся вверх по лестнице.
Священник, раскидав по комнате постель, со всей силы колотил кулаком по подоконнику. Стол уже был разломан в куски. Судя по тому, как скручены рожки валяющегося на полу подсвечника — в качестве оружие использовали именно его.
Хозяин замка резко развернулся в сторону двери и налитые кровью глаза хищно блеснули в полумраке комнаты. Флор, ощутив, как побежали по спине мурашки, попятился и, спохватившись, поклонился:
— Вы меня звали, господин епископ?
— Принесите мне в малый зал рыцарский завтрак и наведите здесь порядок, — перевода дух, распорядился правитель. — И верните на место старую кровать.
— Слушаюсь, господин епископ, — отступил за дверь телохранитель.
— Прочь с дороги! — священник, пихнув начальника стражи в грудь, быстро пошел вниз по лестнице.
Это было невыносимо! Сколько сил, сколько труда потратил он, чтобы развить это епископство, чтобы сделать его сильным и процветающим, чтобы закупить оружие на три тысячи воинов, накопись золото, достаточное для отпора любому врагу! И этот проклятый дух просто взял, и отдал все русским!
— Зачем ты сделал это, демон?!
— Я не просил у тебя страны… — зашелестел вниз по ступенькам смешок. — Мне нужно только тело…
— Негодяй! Мерзавец! — священник попытался пнуть невидимое существо на звук голоса и едва не поскользнулся. — Подлая тварь! Выгони всех русских из Ливонии немедленно!
— Как?
— Как запустил, так и выгоняй!
— Отдай приказ, смертный…
— Не знаю… Проникай в разум, обманывай, воруй мысли — ты же умеешь это делать!
— Отдай приказ. Кого и что мне заставить сделать?
— Ты что, сам не можешь придумать?
— Я не должен думать… — на этот раз это был мужской голос, который звучал едва ли не в самом ухе. — Я должен выполнять приказы!
— Черт! — выругавшись, епископ перекрестила и открыл дверь в малый лал замка: всего лишь с одним камином и двумя окнами. — Кто командует русской армией в Ливонии?
— Здесь нет армии… — громко прошептал голос. — Здесь гарнизоны, гарнизоны, гарнизоны…
Дерптский епископ прикрыл глаза и злобно зашипел, словно увидевший собаку кот.
— Они что, уже везде? Они нас покорили?
— Нет, смертный, — звонко расхохотался под потолком демон. — Это вы покорились им…
— Это все из-за тебя, темный дух!
Демон рассмеялся, даже не удостоив смертного ответом.
Впрочем, священник и сам прекрасно понимал, что от одного только человека судьба всей конфедерации зависеть никак не могла. Пусть даже этот человек — он сам.
Правитель, а точнее — бывший правитель западного берега Чудского озера подошел к холодному камину, взглянул на черные угли, положил руку на крест. Как же могло случиться такое, что вся Лифляндия покорно легла под копыта русской конницы, не посмев воспротивиться ни словом, ни оружием. С его собственным Дерптским епископством все ясно — демона мало интересовали дела смертных. На земле он ищет только наслаждения, и война в число приятных ему развлечений не входит. Рижское архиепископство… Да, в нем, как и Курляндском епископстве проповедники уже давно посеяли в сердца прихожан семена лютеровской ереси. Слуги Римского престола в этих землях слишком много беспокоились о бенефициях, и очень мало — о человеческих душах. На рабов-сервов, неспособных на богатые пожертвования, они ленились тратить свои слова и молитвы, а в итоге за три столетия с местными чухонцами христиане заговорили о Боге впервые. Причем христианами этими оказались лютеране. Теперь настала пора пожинать плоды. Ныне на каждого доброго католика в тамошних землях приходится по двадцать еретиков. Рижское и Курляндское епископства больше не смотрят на него, как на брата по вере и выступать на помощь не желают.