Андрей Стерхов - Быть драконом
Прочихавшись, я сгрёб все найденные консервы Силы и, простив себе завтрак, отправился утрясать все свои неотложные дела. И не свои, разумеется, тоже.
Из выданной господином Домбровским «наколки» следовало, что загородный дом Эдуарда Николаевича Нигматулина находится в посёлке «Лесной». Туда я в первую очередь лыжи и навострил.
По пути заехал на заправку, где меня попытались непринуждённо нагреть на полтора литра. Мелочь, конечно, но неприятно. Остаток пути предавался размышлениям о том, что людям нужна новая религия. Какой-нибудь новый энергичный бог-смотрящий со свежей моделью морали. Старая совсем обветшала. Цепи запретов пали, ничего святого не осталось, человек напрочь забыл, что помимо говорящего куска плоти, он ещё суть и бессмертная душа.
Не доезжая километров трёх до городка ракетчиков, я свернул на улицу «Губернаторскую» и, с интересом разглядывая образцы буйной фантазии местных архитекторов, катил вверх до самого леса.
Коттедж хозяина мелкооптовой фирмы «Прометей», поставляющей на рынок Города разнообразное электрооборудование, оказался не самым крутым в местной округе. Но и щитовым садовым домиком он, разумеется, не был. Нормальная добротная домина с гаражом, бассейном и обязательной чашей спутниковой антенны между двух потешных башенок. «Символ полной чаши», — подумал я про эту изготовленную ловкими китайцами «тарелку» и выполз из машины.
Стучать в калитку не стал (не в Средние века живём), позвонил господину Нигматулину на сотовый. Как современный дракон современному человеку.
Эдуард Николаевич оказался лысоватым крепышом ниже среднего роста с тяжёлым — что называется, «свинцовым» — взглядом близко посаженных глаз-бусинок. В дом он меня приглашать не стал, повёл по гравиевой дорожке в беседку. Место выглядело душевно (берёзки, прудик, красные караси), но разговор у нас не сложился. Казалось, что господин Нигматулин согласился на встречу со мной, лишь для «галочки». Ради того только исключительно, чтобы друга своего Лёню Домбровского не обидеть. Это был манёвр из разряда «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Поэтому я сумел задать только несколько вопросов.
— Вас, Эдуард Николаевич, по ночам кошмары не терзают? — делая вид, что рассматриваю устройство мангала, спросил я для затравки.
— Нет, — ответил он. Твёрдо так ответил. Будто гвоздь в доску вогнал.
— Я это к тому спрашиваю, что господина Домбровского, к примеру, терзают. С того самого дня, как вы древнюю могилу… потревожили.
Вообще-то я хотел сказать «осквернили».
— Я не он, — хладнокровно ответил Нигматулин. — Голова, блин нафиг, крепкая. Потусторонние бредни меня мало интересуют.
«То, что они тебя не интересуют — это факультатив, — подумал я. — Главное, чтобы ты их не интересовал». А затем решил не ходить вокруг да около и сразу спросил о главном:
— Скажите, Эдуард Николаевич, вы что-нибудь из той могилы брали?
— Нет.
— Точно?
— Точнее не бывает.
Врать он не умел, но врал и при этом не краснел. Я не стал его разоблачать (мне бы это ничего не дало), а задал следующий вопрос:
— Вы не брали, а другие?
— Не следил, — выкрутился он.
Тогда я пошёл в обход.
— А что вы, Эдуард Николаевич, насчёт всего этого думаете?
— Насчёт чего?
— Насчёт того, что ваши друзья мрут как мухи осенние, — жёстко пояснил я. Мне не понравилась его попытка прикинуться пыльным вещмешком.
Он смерил меня взглядом, после чего пожал плечами:
— Ничего я об этом не думаю. А чего тут, блин нафиг, думать? Мало, что ли, людей умирает вокруг? Нет, жаль, конечно, парней, друзья всё-таки, но, как говорится, все там будем. Раньше или позже. Хочется, конечно, позже, но, блин нафиг, разве это от нас зависит?
Ирония судьбы заключалась в том, что говорил он это за две минуты до собственной смерти.
Я об этом ещё не знал (Силы во мне такой не было, чтобы в будущее хотя бы на шажок заглянуть), но что-то такое предчувствовал. Вернее даже не предчувствовал (слово «предчувствовал» тут не подходит), а просто мне стало зябко и казалось, что кто-то за нами наблюдает через оптику снайперской винтовки. Я даже начал шарить взглядом по окнам коттеджа, не торчит ли ворошиловский стрелок за какой-нибудь из шторок?
Господин Нигматулин тем временем встал, пробормотал нечто невразумительное про волю Аллаха и стал всем своим озабоченным видом показывать, что разговор закончен. Ловить было нечего. Я попросил не провожать и потянулся на выход.
Уже взявшись за ручки калитки, обернулся и крикнул открывающему гараж вруну:
— А всё-таки вы кое-что спёрли из могилы, Эдуард Николаевич.
Он ощетинился, как разбуженный ёж, и, перейдя на «ты», спросил:
— Уверен?
— Уверен, — ответил я. — Позарились.
— Допустим. И что теперь? Заявишь?
— Никогда.
— А чего тогда хочешь?
— Правды. Только вижу, нет правды на земле.
— Выше с ней тоже, блин нафиг, проблемы.
— Это точно. Только знаете что, уважаемый Эдуард Николаевич.
— Что?
— Я за вашу жизнь теперь и двух копеек не дам.
Его аж всего передёрнуло от этих моих финальных слов. Видимо, я ткнул в больную точку. Сыпанул соль на рану. Задел, короче говоря, я его за живое.
Наслаждаться произведённым эффектом не стал. Не садист. Сказал и тут же вышел.
Крик раздался, за секунду до того, как я собрался завести движок.
Я не знаю, чего в этом душераздирающем вопле было больше — страха или удивления, но у меня по всему телу встали дыбом волосы. И это не фигура речи. Исключительно физиология.
Выхватывая на бегу пушку, я ворвался во двор и увидел то, что увидел: лежащего ничком на площадке возле гаража Нигматулина трепал огромных размеров волк.
Зверь на самом деле был крупный. В холке, пожалуй, выше откормленной кавказской овчарки. Грудь широкая. Лапы мощные. Клыки — штыри, которыми рельсу к шпалам приколачивают.
И такое вот чудище вцепилось мёртвой хваткой несчастному в горло. Выжить у того не было никаких шансов. И хотя он сжимал в руках невесть откуда взявшийся нож и даже пытался ткнуть волчаре лезвием в бок, но это больше походило на агонию. Собственно, это и была агония.
Я начал стрелять прямо от калитки. Точно видел, что три первые пули вошли зверю в бок. Но отреагировал он только на четвёртую. На ту, что попала ему в голову.
Нет, он не повалился набок. Не взвыл от боли. Ничего такого. Он просто прекратил рвать горло жертвы (там голова уже практически отделилась от тела) и с холодным недоумением глянул на меня. Потом принял в грудь пятую пулю, увернулся, ловко отскочив в сторону, от шестой и седьмой, а когда я полез за новой обоймой, сам перешёл в наступление.
