Андрей Стерхов - Быть драконом
— Чего мнёшься?
— Да так, ничего, — ответил Ашгарр и отвёл глаза.
— Чую, новый шедевр изваял?
— Угадал.
— Не терпится предъявить релиз на суд?
Он скромно промолчал, лишь плечами пожал.
— Не жмись, неси искусство в широкие массы, — подбодрил я.
Несколько лет назад Ашгарру пришла в голову мысль, что стихоплётством под гитару, которым он занимается для себя пару веков, можно зарабатывать деньги. Поначалу попробовал выступать в клубах, практикующих живую музыку, но больших денег ему-мне-нам это не принесло. Но вот как-то раз пронырливый Кика свёл его с правильными людьми, а те — с одним неглупым (когда-то местным, а ныне столичным) продюсером. Два дня и три ночи шушукались они как шерочка с машерочкой у нас на кухне, и в результате их бдений родился студийной проект, известный под названием «Честная Йо». Сочинённые на коленке песенки народу глянулись, клипы прошли на ура, и вскоре под виртуальный образ была найдена смышленая девчушка, которой сунули в зубы фонограмму и запустили на орбиту. Теперь Ашгарр время от времени получает на счёт в банке неплохие деньги, что повысило его общественный статус в собственных глазах. В моих — не повысило. А и без того его очень уважал. Как самого себя. Безотносительно к тому, что он это и есть я, а я — это он.
Пока Ашгарр ходил за инструментом, я не тратил время даром: нацедил себе ещё полстаканчика самогона из сахарного тростника и хлопнул за всё хорошее. Самогон, кстати, был никаким не гавайским, а кубинским. Но мне это было всё равно.
Притащив гитару, Ашгарр, как это у музыкантов водится, некоторое время её настраивал. Я такое вытягивание жил называю выпендрёжем. Терпеть ненавижу.
Наконец он перестал мучить колки, исполнил проигрыш и запел под энергичный перебор новую песенку Честной Йо:
Два меча из-за плеч — вот и все ответы.
Кот чёрный пробежал… Не верю я в приметы.
Только Дюк рванулся, доберман глупый.
А ветер с островов мне обветрил губы.
С южных или северных.
Ля, ля-мур,
Что за дела?
Не знаю.
На облака взгляды бросаю.
Где он?
Два меча из-за плеч — вот и все вопросы.
Знаком «бесконечность» заплетаю косы.
Ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата,
Дикий ветер с гор мне принёс раскаты.
С южных или северных.
Ля, ля-мур,
Что за дела?
Не знаю.
За горизонт взгляды бросаю.
Где он?
Потом был долгий проигрыш и под конец — двойное повторение припева.
— Ну как тебе? — спросил Ашгарр, не дожидаясь, когда перестанет звенеть последняя струна.
— Нормально, — оценил я. — Не Александра Пахмутова, конечно, на стихи Николая Добронравова, но потянет.
— Да иди ты лесом, — обиделся Ашгарр.
Я подумал: «И этот парень когда-то написал балладу про войну между Временем, в котором живём, и тем Временем, что проживает в нас». Но вслух поторопился примириться:
— Правда, нормально. Если закрыть глаза и представить, что эту композицию исполняет со сцены белобрысая козочка, совсем хорошо. А если представить, что я — такая же козочка, но сидящая в зале, просто отлично.
— Считаешь?
— Считать будем, когда гонорар перечислят. — Я заговорщицки подмигнул и хлопнул его по плечу. — Посуду оставлю?
— Да-да, оставь, — на радостях согласился он. — Я потом сам помою.
Поблагодарив (не совсем же свинья) за феерический ужин, я поплёлся к себе в комнату.
У нас в квартире их четыре: гостиная (точнее сказать — кают-компания, поскольку гостей у нас не бывает) и три спальни. В кают-компании стоят три одинаковых кресла, журнальный столик-инвалид и тумба с телевизором. Телевизор не работает, в него вбит кол. Не осиновый, нет. Скорее всего, сосновый. Вообще-то, это ножка от журнального столика, а вбил её Вуанг. Как-то раз остался ночевать, не выдержал безудержного верещания телевизионного монстра по имени Андрей Махалов и таким вот драматичным образом отреагировал. Вполне адекватно, я считаю, отреагировал. Но вещь испортил. Правда, мне всё равно, телевизор с некоторых пор практически не смотрю, смотрю домашний кинотеатр, который с первого своего гонорара подарил мне Ашгарр. Другой мебели у меня нет. Живу скромно и без излишеств. Даже койки у меня нет, сплю в натянутом между стен гамаке.
Ещё скромнее обстановка в спальне у Вуанга. Она там совсем аскетическая: циновка, плошка со свечой и книга Николая Островского «Как закалялась сталь» в подарочном издании. Больше ничего.
И только спальня Ашгарра напоминает настоящее человеческое жилище. Всё у него там как положено, даже с перебором: шикарная двуспальная кровать, прикроватная тумбочка, шкаф-купе, торшер, гардины на окне, телевизор и даже трюмо, зеркальный триптих которого создаёт иллюзию, что все нагоны собрались вместе. А ещё у него есть пижама, ночной колпак и тапки с бумбончиком. Баловство, конечно. Чудачество. Но я молчу: каждый имеет право на своё «лево». Осуждать неумно, особенно если этот «каждый» — часть тебя самого.
Оказавшись в своей берлоге, я запустил «Мертвеца» Джима Джармуша, запрыгнул с пультом в гамак и стал в сто первый раз просматривать этот душевный фильм.
В тот момент, когда толстый индеец уже поковырялся ножом в Джонни Дэппе и принялся требовать у него табак, обзывая его при этом глупым белым человеком, в комнату с книгой в руках вошёл Ашгарр.
— Хонгль, смотри, что я вычитал, — сказал он.
Я нажал на «паузу», и он прочёл:
Это было уже в соскочившем, несущемся мире, и здесь изрыгаемый драконом лютый туман был видим и слышим:
— Веду его. Морда интеллигентная просто глядеть противно. И ещё разговаривает, стервь, а? разговаривает!
— Ну, и что же довёл?
— Довёл. Без пересадки в Царствие Небесное. Штыком.
Дыра в тумане заросла: был только пустой картуз, пустые сапоги, пустая шинель. Скрежетал и несся вон из мира трамвай.
— Что это? — спросил я, прервав Ашгарра.
— Рассказ Замятина. «Дракон» называется. Там дальше боец вынимает из-за пазухи замёрзшего воробья и отогревает. А заканчивается так:
Дракон оскалил до ушей туманно-полыхающую пасть. Медленно картузом захлопнулись щелочки в человеческий мир. Картуз осел на оттопыренных ушах. Проводник в Царствие Небесное поднял винтовку.
Скрежетал зубами и несся в неизвестное, вон из человеческого мира, трамвай.
Окончив чтение, Ашгарр задумчиво произнёс:
— Человека убил, воробья спас.
— Гады они, — прокомментировал я.
— Кто?
— Да люди, кто.
— Люди как люди. Всегда такими были.
