Ольга Болдырева - Без души
А потом с небес хлынул поток. Настоящий чистый ливень, который смывал кровь и боль, залечивая нанесённые реальности раны, возвращая все обратно — в мир живых.
— У меня получилось.
Девеан улыбнулся, Бездна несколько раз хлопнула в ладоши, изображая аплодисменты.
Каждый из них подумал о своём.
Я вернулся домой поздно ночью. Моросил неприятный грязный дождик — остаток того грандиозного небесного потопа, который словно в игрушечных часах вернул стрелки назад, до катастрофы, а потом прокрутил события вперёд на целый год. Вот так просто. Девеан даже не успел отпустить меня, как мир изменился, вернувшись к своему нормальному состоянию, будто ничего и не происходило. Только теперь в глубине глаз надзирателя появилось уважение. Он всё‑таки смог понять, что случилось: почувствовать небольшой сдвиг. И теперь ему нужно было вернуться к своей госпоже, чтобы рассказать о произошедшей ошибке. Поселить в сердце Великой матери надежду — бесплодную, не имеющую шансов стать реальностью. Но об этом ему знать было совсем не обязательно. Надзиратель поклонился и растворился в воздухе. А я, прихрамывая на больную ногу, которая так до конца после падения и не восстановилась, медленно побрёл прочь с крыши. Не мог слушать торжествующий смех Бездны — она искреннее считала, что репетиция конца света удалась, и теперь оставалось лишь выждать нужный момент, чтобы ударить.
Весь город выглядел мрачной картонной декорацией. Хотя людей на улице оставалось достаточно, даже несмотря на дождь. Видимо, сами не понимая, что они ощущают, люди чувствовали странную эйфорию вернувшейся жизни и счастливо смеялись, понимая, что им дали второй шанс.
Поднялся в комнату и, забравшись с ногами на кровать, стал смотреть через стекло на безликую массу — толпу. Такую же серую, как низкое небо, стены угрюмых домов, и весь мир. Непонятное время: то ли позднее лето, то ли Бездна знает что. Произошедший сдвиг невольно всколыхнул те воспоминания, которые я с таким трудом пытался спрятать как можно дальше, в самые тёмные закоулки сознания, ведь давно понял, что эти кадры никогда не сотрутся. То, что со мной случилось, станет напоминанием об ошибках, которые допускать нельзя. О том, что наивность — вторая глупость, и конечно, мир не раскрашен только в черный и белый цвет. Есть много оттенков. И в них надо уметь разбираться.
Отвернулся от окна. В прошлой жизни никогда за собой не замечал любви к созерцанию. Куда‑то спешить, кого‑то спасать — вот, что мне оставалось. Моя жизнь не замедляла бег, чтобы я мог просто все переосмыслить. Я и не хотел этого.
Мелкий дождик опять перешёл в ливень, словно небо плакало вместо меня, поминая мою жизнь. Я открыл настежь окно, позволяя большим каплям, врываясь в комнату, падать на лицо. Будто тоже плачу. У дождя был великолепный горьковатый вкус. Ветер сквозняком прошелся по комнате, выгоняя из неё усталость и боль прошлого, выдувая горькие, как этот дождь, воспоминания.
Память. Жестокая и милосердная, неуловимая, как само время — его постоянная спутница. Они неразделимы: оно, не замедляя свой бег, оставляет нам как утешение маленькие клочки себя — воспоминания. Единственное, что у нас остаётся и уходит вместе с нами, унося в небытие наши сокровенные мечты, страхи, детские надежды, радости и печали, ошибки и победы, сотни кадров, миллиарды разговоров, первый поцелуй и последний вздох. Пусть иногда в памяти больше разочарования, чем счастья, — без неё мы уже не люди.
Я так до сих пор и не понял, когда меня предал Далик, порвал нашу дружбу. Когда не успел придти на помощь, и я попал в плен к Эрику? Когда приревновал меня к своей невесте? Когда понял, что из тени древнего рода стал тенью спасителя? Или когда протянул мне руку, представляясь тогда, в первый день, в парке? А Ларин? Бездна. Наверное, в позапрошлой жизни я был очень плохим человеком. И это наказание. Или же мне дали шанс стать счастливым, а я его не использовал. Чтобы было, если я не замешкался на лестнице и сразу выдернул из Эрика меч, разрушив связь? Возможно, у меня всё‑таки сложилась бы счастливая жизнь, вопреки мнению Бездны. Она сама сказала, что даже великая сущность может ошибаться. А может быть, они бы всё равно предали бы меня? Могу лишь гадать, проверить уже не смогу.
И это к лучшему.
Всего год — совсем немного. Осталось лишь дождаться. Хорошо, что есть чем занять себя. А потом отомстить. На это раз по — настоящему показать им обратную сторону боли и предательства. Да… той цены, что предложила мне прошлая жизнь, оказалось мало. Теперь я уничтожу их до конца, не оставив ничего.
…Шут, палач, хранитель сути
Раб, а может господин?
Ты опять на перепутье
Пред создателем один.
Я уже слышал этот мотив…
Он снова звучал так близко, что казалось — певец неслышно подошёл, соткавшись из теней, наклонился ко мне и дышит в затылок. Но в тоже время далекое эхо на самой грани восприятия, смеясь, накладывало иллюзию, что все это мне просто мерещиться.
— Кто здесь? Кто ты?
Резко обернувшись, я не увидел ничего.
Моя комната исчезла.
В темноте звучала только странная песня. Детский голос спрашивал меня; обращался ко мне; смеялся надо мной. "Кто ты?" — эхом отдавалось в пространстве заполненном вязкой тьмой. Казалось, я находился в большом зале, который всего лишь задрапировали черной тканью. Ни на что непохожая ассоциация целостности. Возможно, я не ощущал такой даже в прошлой жизни, с душой. Но вокруг не было ни стен, ни потолка, ни пола… ничего. Только черный цвет и детский голос, продолжающий спрашивать одно и то же.
— Я не знаю, — собственный голос показался чужим, словно это ответил не я, а всего лишь эхо повторило обрывки моих мыслей — так глухо и безжизненно он прозвучал.
— Даже имени? — усмехнулось эхо.
— Сергей.
— Я рад приветствовать тебя в своей обители, Сергей.
Передо мной появился обнаженный ребёнок лет пяти. Светлые вьющиеся волосы, синие глаза. Мальчик сиял, и странный свет, исходящий от его кожи, не разгонял тьму, он словно был её продолжением. Ребёнок печально улыбнулся и наклонил голову в знак приветствия. А потом заговорил. Не размыкая губ, и голос звучал отовсюду, будто его порождала сама тьма.
— Я не могу назвать своего имени — его просто нет. В разные времена разные народы меня называли многими именами, но разве дитя может дать имя своему отцу? Только ласковое прозвище. Можешь называть меня так, как зовут мои старшие дети — Единый. Ты уже встречался с ними: они также именуют себя творцами и даже верят, что это соответствует действительности. Тебе не придётся меня будить, мальчик Сергей.
