Не потревожим зла - Фрейм Соня

Но сейчас об этом не хотелось думать. Ведь они странным образом были вместе, сидели рядом и улыбались друг другу без причины. Вокруг них дрожали тени трепещущих листьев. Солнце было в зените.

— Кажется, какая-то твоя фанатка заметила меня в окне.

— Да они постоянно ошиваются вокруг дома. Но если вломятся внутрь, сработает сигнализация.

Этот разговор произошел вечером того же дня. Люк весь день болтался по дому, периодически что-то рассеянно наигрывая на синтезаторе. Ругался по телефону с каким-то Анри, которого упоминал раньше как своего продюсера. Алиса сидела в комнате с зеркалами, краем уха слушая звуки, сопровождавшие его жизнь.

Мысли крутились вокруг того, что он ей рассказал. Если зеркала воспроизводят лишь то, что в них когда-то отражалось, то у этого должна быть причина. Память не существует сама по себе, она всегда чья-то.

Некий мастер отлил эти странные инструменты для того, чтобы общаться с мертвыми. Следы зеркал терялись и прерывались, и только три последних владелицы были известны — Зигмар Швайцер, Генриетта Лаубе, Фрауке Галонске. Три старухи, три мойры, хранящие заветы мертвых. Две из них умерли. И еще имелся один загадочный тип, обладатель четвертого зеркала, с которым не готов расстаться ни за какие деньги.

Алиса прижала ладонь к стеклу ближайшего зеркала, вглядываясь в свое лицо. Внезапно ей показалось, что за ней стоит некий высокий мужчина с пронзительными темными глазами и острым крючковатым носом. Он склонился к ее уху и что-то беззвучно произнес. Она резко обернулась, но никого не обнаружила.

На кончиках пальцев снова дрожало напряжение, возникающее каждый раз, когда она соприкасалась с чем-то иным. Больше в тот день ничего не произошло.

Но ей показалось, что это был первый контакт. И с каждым разом он будет дольше и ей позволят увидеть нечто новое.

С Люком они пересеклись уже на кухне. За окном расстилалась темнота, и в его районе царила необычная тишина. Даже в спокойном Фриденау слышались отголоски типичного вечернего Берлина — чей-то пьяный смех, налагающийся на сирену скорой помощи. Здесь же слышно было только птиц, а к ночи вокруг каждого дома царило молчание.

Люк бесшумно прокрался, пока она мыла посуду, налил себе воды и отстраненно следил за ней из дальнего угла. Алиса выключила воду и заметила, что он притаился в полумраке.

— У меня, между прочим, есть посудомоечная машина.

— Из-за одной чашки и пары тарелок я бы не стала ее заводить.

— Хм… никогда об этом не задумывался.

Они помолчали. В тусклом свете маленьких торшеров он походил на скелет.

— Я пойду.

— Поздно уже. Я серьезно. Останься. Обещаю тебя не насиловать.

— Вот это галантность.

— А ты думала, — ответил Люк, слегка прикрыв один глаз. — Ну, решай сама. Я спать.

Он отставил стакан и медленно убрел наверх. За ним тянулся шлейф какой-то недосказанности.

Алиса осталась в кухне. Ключи все еще были у нее. Дверь холла уставилась на нее, точно живое существо. «Ты сейчас вот так возьмешь и уйдешь? Серьезно?» — как бы вопрошало все вокруг.

Она зашла в ванную на первом этаже и просидела там еще минут десять. Затем, почти не веря, что делает это, поднялась наверх. Лампы-черепа, которые освещали их лица во время первой встречи, все так же мигали по углам. Люк действительно крепко спал. Бесшумно она присела рядом.

Интересно, каково это, когда рядом с тобой лежит звезда готической сцены?

Это было приятно. В эфемерном свете луны он выглядел абсолютно беззащитным, и призрачно-белая грудь тяжело поднималась в такт дыханию.

От Люка исходила зыбкость. Она заметила это, как только пришла к нему, но ей никак не удавалось сконцентрироваться на ускользающих отголосках чего-то… в глубине его самого. Образы вокруг полнились двойственным смыслом, и чудилось, что в нем ползут змеи. В дыхании звучало что-то тревожное.

Пальцы по старой привычке потянулись к его шее, но застыли где-то у мочки.

«Я не хочу слушать его пульс. Не желаю получать никакой лишней информации о нем…»

Это просто глубокая ночь, и они оба устали.

Алиса положила голову на подушку, неотрывно глядя на его застывшее худое лицо. Сейчас Люк был очень далеко — он отрешился от этого мира, ушел в мир своих сновидений. С трудом подавив желание бесконечно смотреть на его профиль, она выключила свет и закрыла глаза.

Ей впервые захотелось по-настоящему обратиться к безвестному богу с просьбой остановить этот миг и оставить все так, пускай без рассвета, в вечной тьме. Пусть их оставят вместе, ведь они уже связаны общими тайнами и тишиной.

Пробуждение было неожиданным.

Висящий за окном круг луны свидетельствовал о глубокой ночи, но внутри словно щелкнул какой-то выключатель. Алиса села на постели и посмотрела на смятые простыни и откинутое одеяло. На наручных часах фосфором отливали цифры. Три сорок пять.

До нее донеслись какие-то странные звуки. Из-под неплотно прикрытой двери ванной комнаты бил желтый свет.

Ее точно повела чья-то рука, и в глаза ударили оголенные лампы.

Люк судорожно кашлял, периодически что-то сплевывая в раковину. Худые жилистые руки упирались в края умывальника, а спина беспокойно вздымалась. На ней один за другим проступали его острые позвонки.

Это была картина физического уязвления. Он выпрямился и сплюнул что-то. На белый фаянс умывальника прерывисто капала кровь.

Люк перевел дыхание, умылся и, прополоскав рот, напряженно уставился на собственное отражение в зеркале, не замечая застывшей позади Алисы. Взгляд сфокусировался на ней чуть позже.

Меньше всего на свете он хотел такого разоблачения.

Подойдя к нему вплотную, Алиса спросила с потрясающей проницательностью:

— И давно?

Ее голос стал вдруг чужим.

Люк продолжил смотреть на нее, не говоря ни слова. Ослепительный свет и белые стены слишком резко очерчивали реальность происходящего.

— Давно, Люк? Отвечай.

— Оказалось, что давно.

Ситуация балансировала на грани сновидения, и они были одновременно участниками действия и сторонними наблюдателями. Под прямым белым светом оказалось очень сложно собрать себя в одного человека.

— У меня рак, — наконец неловко выдал он.

Подобные признания — не лучшая вещь среди ночи. Возможно, их не надо делать никогда, ведь о смертельной болезни должен знать лишь тот, кому суждено от нее умереть.

Алиса не сразу восприняла смысл слов, но неожиданно по ее щекам потекли слезы, пришедшие раньше осознания.

«Ты же увидела сразу, как пришла, каждую секунду. Да почему же в этот раз ты не прислушалась к себе?»

Она тяжело моргнула, к недоумению Люка, приложив к его шее два пальца, и похолодела. Сквозь его пульс слышался другой звук, походящий на шорох рассыпающегося песка.

У него уже нет времени.

Картина перед глазами сменилась, как будто врезали кадр из другого фильма.

В груди клубились черные змеи. Они сползали ниже, правее…

Не только легкие, поняла она, но и желудок. Рак уже в желудке…

Ей хотелось моргнуть, чтобы перестать это видеть, но лицо онемело.

Они так и стояли друг против друга, как два истукана. Секунды утекали в никуда.

Наконец Алиса отняла руку от его шеи, вышла из ванной, затем и из спальни. Но дойдя до входной двери, так и не смогла ее открыть.

Уйти? А что потом? Они уже пойманы в этом доме, наедине с ворохом тайн о зеркалах, мертвецах, а теперь еще и его диагнозом. Даже переступив порог, она уже не выйдет из этого круговорота. Не отдавая себя отчета, Алиса развернулась и побрела куда-то наугад. Дойдя до пустой комнаты с высокими окнами до пола, она ощутила, как подкашиваются ноги. Алиса уткнулась в колени лицом и впервые за несколько лет расплакалась.

У нее на все имелась дефиниция из учебника. Любые жизненные процессы можно было разложить по медицинским полочкам.

Рак — вид злокачественной опухоли, развивающейся из клеток эпителиальной ткани различных органов. Это смерть, затаившаяся в теле еще живого человека. Вот она ее и нашла.