Николай Романецкий - Конь в малине
Наташка, похоже, врубается, мымра, что со мной творится.
– Давай, – говорит, – я выживу рыжую, она у меня света белого не увидит, сама заявление напишет…
Не дал. И не дам!
Мылился в гости напроситься. Опять облом!.. Ее мама типа не любит мужчин. А от кого же родила тогда? От святого духа, как Мария-плотничья жена?!
Вчера в перекуре прошел странный базар.
– Хочешь, научу, как стать богатым? – Альбина – мне.
– Валяй, – говорю.
Дальше начались хихоньки да хахоньки.
Вечером, в кабаке, тоже между хихоньками, я ей сказал:
– Силой тебя взять, что ли?
Типа шутка.
А она вдруг лицом потемнела, кулачки стиснула, глаза запылали, что твои угли.
– Не советую, – говорит. – А то и с лаской больше ни к кому не подступишься!
Так сказала – у меня в миг все стоячее завалилось. Хорошо, зубы не выпали. В тарелку уткнулся. Ах ты, думаю, кошка драная! Сдалась ты мне, доска рыжая!.. И понимаю: сдалась ведь, так сдалась – хоть слезу пусти! Что за удовольствие ей – мужика изводить?
15 июня
Вчера поехал на Васильевский остров, в «Прибалтийскую», к тамошним путанам. Не Дуньку же Кулакову в сорок лет гонять!
Все чин-чинарем. Выбрал как и хотел – рыжую. На всю ночь. Хотел, чтобы еще и зеленоглазую подобрали, но оковалок брякнул, что в жизни не видел путан с зелеными глазами. Типа, такие собой не торгуют.
– Чем же, – спрашиваю, – они занимаются?
– Мои подопечные, – говорит, – утверждают, что рыжие зеленоглазые – бабы особенные. Они, мол, и без мужиков прожить могут, типа удовольствия не получают, а наоборот, они страдания. Оргазм со знаком минус…
Я через полчасика с рыжей получил со знаком плюс. Хотя, если честно, хиленький плюс получился. Угостил ее шампанским да и отпустил. А сам нах хаузе покатил.
Еду – в мозгах муть и раздрай. Да что же это за фишка, думаю. Неужели на Альбине свет клином сошел. Надо из головы ее прочь, из сердца вон!
Но пришел сегодня в клинику и вижу: не получается «вон». Вспомнил вчерашний треп с оковалком.
– Слушай, – говорю Альбине, – мне тут феньку выдали, будто такие, как ты, рыжие и зеленоглазые, в постели типа не наслаждаются, а страдают круто.
– Не знаю, – говорит, – не пробовала.
Я охренел.
– Так ты, – говорю, – и в самом деле девочка, что ли?
– Нет, – съехидничала, – мальчик я! А ты, выходит, голубой, раз ко мне лезешь!
Опять, типа, хихоньки. И снова:
– Хочешь, научу, как стать очень богатым?
– Научи, – говорю.
Она серьез на карточку напустила:
– Что, – говорит, – людям нужнее всего, как думаешь?
– Бабки, – говорю, – думаю. И бабы.
Типа шучу.
Альбина меня по макушке потрепала, за волосы сгребла.
– Не деньги, – говорит. – И не женщины. Удача людям – нужнее всего. Тогда и бабки будут, и бабы. И еще много чего!
Я только репу почесал в том месте, где Альбина клок волос выдрала.
Удачу, как известно, не купишь. С нею рождаются. Либо – без нее. Я вот родился с нею. Правда, после того, как с Альбиной сгвоздился, сомневаться начал. Что это за удача – с любимой бабой в постель не лечь!
17 июня
Сегодня Альбина вновь завела свой странный базар. Сидим с нею в подвальчике, дымим, я ее коленки разглядываю, она – мою физиономию.
– Ты, – говорит, – мои слова обдумал?
– Какие? – спрашиваю.
– Те самые, насчет удачи.
– А чего их обдумывать? – говорю. – Удача – она и есть удача. Либо с нею на свет появился, либо без. Купить еще никому не удавалось.
– А если бы предложили, купил?
– Да я и так, в натуре, удачливый.
Она глазищами меня по-прежнему ест. Будто в душу заглянуть хочет…
– А все-таки? – говорит.
– Купил бы, – говорю, – купил…
Типа отвали, моя черешня!
– И сколько бы дал за нее?
– Да сколько бы попросили. Все равно бы вечером в казино завалился да кое-что вернул из потраченного. А через день – в другое, еще вернул. Десяток вечеров, и я при своих!
– Вот видишь, – говорит, – как все просто!
– Просто, – говорю, – срать с моста…
Типа – во привязалась, клещами не отдерешь!
– И все-таки, – не отстает. – Хочешь стать по-настоящему удачливым? Как тебе и не снилось!
– Я, – говорю, – тебя хочу.
– Меня – нельзя! Удачу – можно! – Глаза у нее вдруг загорелись, что твои фары. – И торговать, – говорит, – удачей можно. Заработаем много денег, а там, глядишь, и меня можно станет.
– А где мы, – говорю, – удачу-то на продажу возьмем? Разве с дьяволом столкуемся…
Типа, опять шучу. А она, вижу, не шутит.
– Зачем с дьяволом? У младенцев возьмем. У тех, про кого люди говорят – «в рубашке родился».
Тут мне как-то обломно стало. Будто не допил… В натуре, у девочки крыша съехала.
– Пойдем, – говорю, – работать.
Она вновь осветила меня глазищами, окурок раздавила.
– Пошли, – говорит.
Потом, когда ее в кабинете не было, я Илюхе Свидерскому звякнул.
То, се, как жизнь, хоть жмись!..
– Ты чего, – говорю, – мне про Альбину намеки строил? Типа – осторожен будь.
– А ты, – отвечает, – залезть на нее не пытался?
Так я, думаю, тебе, фонарику, и сказал!..
– Давай, – говорю, – завязывай ходить вокруг да около. Я тебе не целка четырнадцатилетняя… Колись насчет своего предупреждения!
Он опять мямлить начал. А потом и говорит.
– Мне, – говорит, – Маргол, некогда сейчас. Давай завтра вечерком в «Пушкаре» встретимся. Давно не виделись. Полбаночник раздавим, заодно и потреплемся.
Ну что же, завтра так завтра.
18 июня
Сегодня умер Илюха Свидерский. Ночью, в собственной постели. Мотор отказал.
С одной стороны, повезло мужику – не мучился. Лучше уж так, чем от рака или цирроза печени загибаться.
Я узнал только после обеда, когда ему насчет стрелки позвонил. Типа – не изменились ли планы?..
Потрясен! Мужик двухпудовую гирю каждый день над головой ворочал. И не курил. Нет слов, одни буквы!
20 июня
Сегодня Илюху отвезли на Южное.
Я смотался, отдал последний долг. Забежал и к папе с мамой, положил цветочки на могилки. Почти пять лет тут не был, козел! Жизнь проклятая, на кладбище некогда съездить!
Поминки были у Илюхи дома. Светка его рыдала. Двое пацанов осталось, тринадцати и одиннадцати лет. Обломно ей придется теперь, если замуж не выйдет. Дал пять сотен, поблагодарила.
Альбина ездила на кладбище вместе со мной. Переживает. Не знаю, что у нее с Илюхой было, да и по барабану мне. Хотя, если Альбина еще девочка, то ничего в постельном смысле между ними и не было.
Взгрустнулось. Все-таки мы с Илюхой не враги. Были, твою маковку!..
С тоски принял лишнего. Пришлось вызвать водилу из службы проката. Сначала завезли Альбину. Оказывается, он в самом центре живет, на Рубинштейна. Так себе райончик, одни дворы-колодцы. Хотел напроситься в гости, обломилось. Мама, мол, не любит мужчин. Старая песня…
Пришлось катить к себе. С шофером расплатился около дома. Машину в гараж воткнул сам, вписался. Посидел там, покурил. Не оставляла мысль, что и сам типа в могиле. Не люблю я эти подземные гаражи, земля над головой…
24 июня
Братаны, угар!
Все оказалось неспроста. Все оказалось настолько НЕСПРОСТА, что кони бросить можно.
Однако будем соблюдать порядок в изложении.
Вчера к нам на «скорой» привезли рожать одну девицу. Из тех, у кого бабок нет. В качестве социальной помощи – то есть за счет клиники. Одиннадцатая из тех двух десятков, что нам предписаны комитетом по социальной политике. Девице – семнадцать, в свое время почему-то не отскоблилась.
Альбина во время осмотра была какая-то заторможенная, пришлось даже пару раз пнуть ее под зад. На словах, конечно…
К вечеру дошло до родов. Принимал я.
Девица оказалась хлипкая, таз, будто мышиная норка. Орала, как зарезанная… Альбина же спит на ходу. Да еще и движется, словно ей только что целку сломали. Только – «Извините, Виталий Сергеевич!» При посторонних мы с нею на «вы», какие бы слухи там про нас не распускали. Впрочем, грубых ошибок не было. Тем не менее роженица едва богу душу не отдала. Однако врешь – у меня не умрешь! Но ребенка, увы, не спасли.
Закончилось все. Отправили мамашу в реанимационный бокс, трупик, само собой, в холодильник. Ко мне лезут с утешениями. Послал я их всех туда, откуда недавно младенца вынули, ушел к себе в кабинет. На душе погань. Влил внутрь полстакана девяностошестиградусного, закурил.
Стук в дверь. Заходит Альбина.
– Садись, – говорю.
Стоит, будто лом проглотила.
– Зла, – говорю, – на тебя не держу, но чего ты, бл…дь, сегодня ползала так, будто тебя только что рота десантников отжарила?
Молчит. Потом задирает халат.
Гляжу, у нее правая нога ниже трусов перебинтована. У меня ливер чуть из груди не выпрыгнул. Вскакиваю.
– Что, – говорю, – с тобой случилось?
А она так это ручкой сделала. Типа – сиди!.. И начинает аккуратненько бинт снимать.
Гляжу, у нее под бинтом стекло проглядывает. Я офонарел, понять ничего не могу.
