Дэвид Гейдер - Украденный трон
Логэйн увидел, что из глаз эльфийки мгновенно исчезло всякое выражение и лицо ее залилось краской — то ли от смятения, то ли от гнева. Прежде чем он успел ответить на этот выпад, Мэрик опрометью выскочил на середину зала. В его широко открытых глазах горело такое бешенство, какого Логэйн прежде не видел.
— Если уж кому это и удастся, так только ей! — рявкнул Мэрик. Он вперил гневный взгляд в рыжеволосого банна, и на миг показалось, что он стал добрых десяти футов ростом. — И ее жизнь вовсе не никчемна. Если хочешь узнать, благодаря кому все мы до сих пор живы, — посмотри на нее! Мне ее жизнь чрезвычайно дорога, и еще дороже оттого, что эта девушка готова рискнуть ею даже для таких невежд и грубиянов, как ты!
Развернувшись, он окинул ледяным взглядом прочих баннов, которые, уставясь на него, дружно молчали. Глаза Катриэль округлились от изумления, но она все так же упорно смотрела себе под ноги.
— Думаете, я сумасброд? — рыкнул Мэрик. Никто ему не ответил. — Думаете, я способен рисковать нашими судьбами во имя каких-то там безумных планов? Говорю вам: нанести удар узурпатору мы сможем, только если нанесем удар шевалье, и, чтобы достигнуть этого, я использую всякого, кого сочту способным помочь делу!
Он шагнул к банну Доналлу, в упор глянул ему в лицо — и толстяк попятился.
— Думаешь, господин мой, мы можем привередничать в выборе исполнителей? Думаешь, мы созвали это собрание, чтобы на досуге порассуждать, как же нам одолеть узурпатора? Мы должны действовать, потому что можем действовать, причем именно сейчас!
Круто развернувшись, Мэрик направился к Катриэль. Он протянул руку, и, хотя эльфийка воззрилась на нее с неприкрытым ужасом, Мэрик притянул девушку ближе к себе и мягко улыбнулся.
— Я верю, что Создатель направил эту девушку ко мне не случайно, — заявил он, — и еще верю, что она и те, кто пойдет с ней, добьются успеха. — Мэрик обернулся, мрачно глянул на банна Доналла. — Я настолько верю в это, что даю слово: если ворота крепости не откроются, мы не будем атаковать. Я не стану тратить жизни солдат на безнадежное предприятие.
Мэрик вновь повернулся к Катриэль, свободной рукой приподнял ее подбородок. И усмехнулся, глядя прямо в глаза.
— Но ворота откроются, — твердо сказал он. — Я в это верю.
Катриэль, явно смущенная и тронутая, часто заморгала, не зная, что ответить.
— Я… я постараюсь, — наконец пролепетала она. Лицо ее вспыхнуло румянцем, и она поспешно отвела взгляд.
Снова в зале поднялся шум, но на этот раз многие банны спорили уже друг с другом. Кое-кто захлопал в ладоши, одни опустили головы в задумчивости, другие качали головами в испуге. Тем не менее злость, еще недавно бушевавшая в зале, угасла, и когда Мэрик, повернувшись, окинул взглядом ряды столов, он выглядел так царственно и властно, как ему и пристало. Кое-кто из тех, что находились рядом с ним, стали опускаться на колени.
Банн Доналл снова выскочил вперед.
— Да что вы все, спятили? — выкрикнул он, обводя взглядом собравшихся. Он настолько вышел из себя, что весь трясся, и его мясистые кулаки ожесточенно месили воздух. — Вы и вправду намерены слушать этого сопляка и его бредни?
В зале вновь воцарилась тишина. Мэрик одарил буяна ледяным взглядом, но не сказал ни слова.
— Да ведь он и держится до сих пор только благодаря эрлу! И вы все прекрасно это знаете!
Он завертелся, взглядом ища у собравшихся поддержки. Многие откровенно отводили глаза, но у некоторых на лицах была написана нерешительность.
— Надо смотреть правде в глаза! — визгливо крикнул банн Доналл, размахивая кулаками. — Никуда король Мегрен не уйдет! Лучше нам скрутить этого щенка и сдать его королю, пока тот сам не обнаружил, что мы вообще здесь были!
Ответом ему было неловкое молчание, и, прежде чем рыжеволосый толстяк успел выкрикнуть еще хоть слово, Логэйн через весь зал метнулся к нему и всадил ему в грудь свой меч. Банн Доналл с неприкрытым изумлением уставился на клинок, торчащий из груди, — и тут изо рта его хлынула ярко-алая кровь. Толстяк в ужасе судорожно всхлипнул.
Банн обмяк и с глухим стуком рухнул на пол. Толпа потрясенно ахнула, и стало слышно, как скрипят по каменному полу ножки кресел, — это банны, сидевшие в них, торопливо отодвигались подальше от страшного зрелища. Все они с неописуемым страхом взирали на Логэйна, не будучи уверены, что сейчас не наступит их очередь. Даже Мэрик, который по-прежнему покровительственно держал за руки эльфийку, не сводил с Логэйна вопрошающего взгляда.
В зале воцарилась напряженная тишина, и Логэйн с невозмутимым видом вытер клинок о дорогие одежды банна Доналла. Он заметил, что некоторые банны все так же пятятся прочь, как будто не в силах оставаться рядом с местом убийства, а кое-кто даже собрался втихомолку удалиться. Логэйн знал и не поднимая глаз, что Роуэн уже вернулась и что сейчас она рассылает солдат перекрыть все выходы из зала.
— Вы забываетесь, — жестко процедил Логэйн. В зале стояла мертвая тишина, и слушатели ловили каждое его слово. — Это не нищий, который клянчит у вас подаяние, это — ваш законный король. Мы ведем войну с орлесианцами, с теми, кто захватил нашу страну и шаг за шагом отнимает у вас землю.
Поморщившись, он пнул ногой тело банна Доналла, и оно откатилось на несколько шагов. И осталось лежать навзничь, так что всем хорошо были видны искаженное ужасом лицо и остекленевшие глаза. Спереди на одежде стремительно расползалось темное влажное пятно, и на полу растекалась из-под трупа лужа крови. Многие банны неотрывно смотрели на убитого, но не шелохнулся ни один.
— Теперь, — продолжал Логэйн, — все вы можете поразмыслить над тем, как бы половчее совершить предательство, чтобы подлизаться к узурпатору. Или же вспомнить, что вы ферелденцы. Выбор за вами.
Логэйн смолк, вытер рот и сунул меч в ножны. В тишине зала пока не прозвучало ни одного слова, но он видел, что многие сумрачно кивают в знак согласия. Что ж, остается надеяться, что он не слишком подвел Мэрика.
Логэйн повернулся к принцу, который все так же стоял перед эльфийкой. На Логэйна она смотрела настороженно, зато близость Мэрика ее, похоже, совершенно не пугала.
— Извини, — пожав плечами, сказал Логэйн. — Это надо было сказать.
Мэрик, судя по всему, ужасался и в то же время забавлялся происходящим.
— Да ничего, ничего, — проговорил он. — По-твоему, это было уместно?
— По-моему, да.
В конце концов они получили то, чего хотели.
Смерть банна Доналла так потрясла многих, что они вспомнили, зачем их пригласили в Гварен. Не для того, чтобы спорить, нравятся ли им действия Мэрика, не для того, чтобы обсуждать его тактику, но дабы напомнить, что в Ферелдене еще остались люди, которые ведут войну с узурпатором. И что теперь появился шанс нанести врагу ответный удар — чего не случалось за все время жизни Мятежной Королевы.
Многие банны покинули зал, так и не пообещав мятежу никакой поддержки. Они явно колебались, явно побаивались, что их постигнет та же участь, что банна Доналла, хотя, конечно, этого не случилось. Они присутствовали на собрании, они выслушали Мэрика — и Мэрик твердо решил, что эти люди уйдут из зала живыми и невредимыми. Тем не менее им придется задержаться в Гварене, чтобы им никоим образом не удалось сорвать грядущий удар по Западному Холму.
Логэйн сильно сомневался, что этого стоит опасаться. Те, кто отказался поддержать Мэрика, сделали это с тяжелым сердцем. Он видел в их глазах тень страха. В глубине души эти люди просто не могли собраться с духом и поверить, что Мэрик окажется удачливее, чем его дед во время орлесианского вторжения. Они страшились репрессий, которые неизбежно последуют за поражением мятежников, и Логэйн, по правде говоря, не мог их за это винить. Никто из них не стал возражать, узнав, что им придется еще несколько недель пользоваться гостеприимством Мэрика. Вне всякого сомнения, им пришло в голову, что так они смогут выставить себя в глазах короля Мегрена пленниками мятежного принца.
Те же, кто вызвался помогать мятежу, выдвинули только одно требование: чтобы Мэрик не подвергал себя опасности, а значит, не принимал участия в нападении на Западный Холм. Эта идея застигла Мэрика врасплох, но когда некая серьезная банна высказала эту мысль вслух, все прочие тотчас поддержали ее. Мэрику оставалось только согласиться.
Беспокойство их объяснялось просто: можно признать необходимым опасный налет на вражескую крепость, но нельзя рисковать в этом предприятии жизнью последнего Тейрина. Если он погибнет, с ним прервется род Каленхада.
В конце концов, примкнуть к мятежу этих людей не в последнюю очередь подвигла память о Каленхаде, память о матери Мэрика. Для них эта память была неотъемлемой частью Ферелдена, а ради него они готовы были оказать мятежникам любую помощь — деньгами, припасами, солдатами. Иные из них даже опускались перед Мэриком на колени и, как некогда эрл Байрон, положа руку на сердце, со слезами на глазах приносили клятву верности.
