Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип

– Лира, детка! Ох, да что я говорю! Ты уже не детка, ты у нас теперь юная леди. Добро пожаловать, Лира… Но что с тобой стряслось? Где Пантелеймон?

– Он меня бросил. Несколько дней назад. Я проснулась утром, а его нет.

Голос ее задрожал, и долго сдерживаемые чувства вырвались наружу. Зарыдав так отчаянно, как никогда еще в жизни не рыдала, Лира упала на колени рядом с креслом Корама, а тот наклонился и обнял ее. Он гладил ее по голове, ласково обхватив другой рукой за плечи, а Лира цеплялась за него и плакала, уткнувшись лицом ему в грудь. Как будто рухнула плотина и река разлилась во всю ширь. Корам шептал ей что-то утешительное, а Софонакса запрыгнула к нему на колени, поближе к ней, и сочувственно замурлыкала.

Наконец буря утихла. У Лиры больше не осталось слез, и она отстранилась, а Корам разжал объятия. Вытирая глаза и все еще вздрагивая, Лира встала.

– А теперь садись и расскажи мне все, – сказал старый цыган.

Лира наклонилась и поцеловала его в щеку. От него пахло медом.

– Ма Коста передала вам имбирное печенье, – сказала она, протягивая жестянку. – Фардер Корам… простите, что я не подумала заранее и приехала без подарка. Правда, не совсем с пустыми руками… я привезла немного курительного листа. На последней почтовой станции, где мы останавливались, – мы с мастером Брабандтом, – больше ничего не было. Надеюсь, я не перепутала и вы курите именно этот сорт.

– Он самый, «Олд Ладгейт». Вот спасибо! Так ты, значит, приплыла на «Португальской деве»?

– Да, Ох, Фардер Корам, как же давно мы не виделись! Будто целая вечность прошла…

– А по мне, так будто только вчера расстались. Не успел и глазом моргнуть. Но давай-ка, девонька, поставь сначала чайник, а потом уже рассказывай. Я бы и сам поставил, но хочу поберечь силы.

Лира сварила кофе и поставила кружку Корама на столик справа от его кресла-качалки, а сама села напротив, на деревянную скамейку со спинкой, и начала свой рассказ.

Она рассказала почти обо всем важном из того, что случилось с тех пор, как они виделись в последний раз. Рассказала и об убийстве на берегу реки, и о Малкольме, и о том, что узнала о своем прошлом, и о том, какой растерянной и беспомощной она теперь себя чувствует. Корам слушал, не перебивая, пока Лира не дошла до последней части истории – до своего прибытия на Болота и встречи с цыганами.

– Молодой Орландо Фаа… – сказал он задумчиво. – Он тогда не поехал с нами на Север. Остался тут на случай, если бы Джон не вернулся. И всю жизнь об этом жалел. Он славный парень. Годный. Отец его, Джон, – ну, тот был большой человек. Простой, честный и крепкий, как дубовая балка. Большой человек, одно слово. Таких уж больше не делают. Но Орландо парень славный, тут спору нет. И все же… времена изменились, Лира. То, что было безопасным, теперь уже небезопасно.

– Вот и мне так кажется.

– Но что там насчет юного Малкольма? Он рассказал тебе, как одалживал лорду Азриэлу свое каноэ?

– Что-то такое упоминал, но я… меня тогда так поразило многое другое, что это я почти пропустила мимо ушей.

– Этот Малкольм – парень надежный. Еще мальчишкой был таким же. И щедрый – не побоялся дать лорду Азриэлу свою лодку, даже не зная, увидит ли ее когда-нибудь еще. Азриэл отправил меня вернуть ее и дал денег на ремонт – об этом Малкольм тебе сказал?

– Нет. Мы вообще о многом поговорить не успели.

– Ну так вот, знай. А лодчонка была что надо, эта его «Прекрасная дикарка». Иначе они бы не справились. Я тот потоп хорошо помню. И как тогда на свет повылезло всякое, что пряталось не одну сотню лет. А то и дольше.

Корам говорил так, будто виделся с Малкольмом уже после потопа, и Лире хотелось об этом спросить, но она побоялась. Было такое чувство, что этим вопросом она выдаст о себе что-то лишнее, а она еще не знала, готова ли выдать так много. И вместо этого она спросила:

– А вы знаете такое выражение – «тайное содружество»?

– От кого ты его слышала?

– От мастера Брабандта. Он мне рассказывал о болотных огнях и обо всем прочем.

– Да, тайное содружество… В последнее время о нем не так часто услышишь. Но вот когда я был молод, тогда другое дело. Не нашлось бы такого куста, цветка или камня, при котором не жил бы свой особый дух. И с ними нужно было обходиться учтиво. Просить прощения, спрашивать разрешения, говорить «спасибо»… Просто чтобы они видели: мы знаем, что они есть, и уважаем их права на признание и учтивость.

– Малкольм сказал, что меня поймала одна из фейри и едва не забрала себе, но он ее перехитрил и спас меня.

– Да, они так делают. На самом деле они вовсе не плохие… не злые, но и не особенно добрые. Они просто такие, как есть, и мы должны уважать их.

– Фардер Корам, а вы когда-нибудь слышали о городе, который называют Синий отель? Безлюдный, разрушенный город, где живут одни деймоны?

– Что? Деймоны людей? Но без людей?

– Да.

– Нет, никогда о таком не слышал. Ты думаешь, Пан отправился туда?

– Не знаю, но, наверное, мог. А вы слышали когда-нибудь про других людей, способных отделяться от своих деймонов? Ну, кроме ведьм, конечно.

– Ну, да, ведьмы это могут. Как моя Серафина.

– А кто-нибудь еще? Может, среди цыган есть кто-то, кто умеет разделяться?

– Ну, был один человек…

Но прежде, чем он успел договорить, лодка закачалась, как будто кто-то взошел на борт, а затем раздался стук. Лира выглянула и увидела симпатичную девочку лет четырнадцати: в одной руке та держала поднос с едой, а другой пыталась открыть дверь. Лира поспешила ей на помощь.

– У вас все в порядке, Фардер Корам? – спросила девочка, настороженно глядя на Лиру.

– Это моя двоюродная внучка Розелла, – представил девочку Корам. – Розелла, это Лира Сирин. Я тебе много о ней рассказывал.

Розелла поставила поднос Фардеру Кораму на колени и робко пожала Лире руку. Любопытство боролось в ней с застенчивостью. За ногами девочки прятался деймон-заяц.

– Это обед для Фардера Корама, – сказала она. – Но я и вам тоже принесла поесть, мисс. Ма Коста сказала, вы наверняка проголодались.

На подносе обнаружились свежий хлеб с маслом и маринованная селедка, бутылка пива и два стакана.

– Спасибо, – сказала Лира.

Розелла улыбнулась и ушла, а Лира тут же вернулась к прерванному разговору:

– Вы сказали, что знали человека, который умел разделяться…

– Да. Это было в Московии. Тот человек побывал в Сибири, в том месте, куда ходят ведьмы, и сделал то же, что они. Чуть не помер, но сделал. Он любил одну ведьму и, уж не знаю с чего, забрал себе в голову, что сможет жить долго, как они, если проделает эту штуку с деймоном. Да только ничего не вышло. И ведьма та не стала о нем лучшего мнения, да и вообще он после того недолго прожил. И это был единственный известный мне человек, который сумел такое сделать… и захотел. А почему ты спрашиваешь?

Лира рассказала ему о дневнике, который нашла в рюкзаке человека, убитого у реки. Корам слушал ее жадно, так и застыв с наколотой на вилку селедкой.

– А Малкольм об этом знает? – спросил он, когда Лира закончила свой рассказ.

– Да.

– Он не говорил тебе ничего про «Оукли-стрит»?

– Оукли-стрит? Это где?

– Это не где, а что. Такое название. Что, ни разу не упоминал? Ни он, ни Ханна Релф?

– Нет. Может, они бы и сказали, если бы я не ушла так внезапно… Не знаю. Ох, Фардер Корам, я вообще так мало знаю! Что это за «Оукли-стрит»?

Старик отложил вилку и отхлебнул пива.

– Двадцать лет назад, – начал он, – я рискнул и велел юному Малкольму передать Ханне Релф слова «Оукли-стрит», чтобы она не волновалась насчет меня и знала, что я ему ничего плохого не сделаю. Я понадеялся, что она сама расскажет ему, что это такое, и она рассказала, а если он ни разу не произнес этих слов при тебе, то это лишнее доказательство, что ему можно доверять. «Оукли-стрит» – это, скажем так, подразделение секретной службы. Это не официальное название, просто шифр. К настоящей Оукли-стрит, что в Челси, они никакого отношения не имеют. Основали это подразделение еще при короле Ричарде, который сопротивлялся Магистериуму, как мог, а тот наступал со всех сторон. «Оукли-стрит» всегда была независимой – точнее, подчинялась лишь кабинету министров, но не военному министерству. Король и Тайный совет безоговорочно ее поддерживали; финансирование шло из золотого резерва; в парламенте был особый комитет, перед которым она отчитывалась. Но при короле Эдуарде ветер переменился. Между Лондоном и Женевой начался обмен послами и, как они их называют, верховными комиссарами, или легатами.